Сухов терял терпение, Геля быстро поцеловала меня в щеку:
— Сдюжим, Серафима, не бойся. Хотя бы потому справимся, что нас, женщин, мало кто за серьезных соперников считает.
Марта-толстушка зевала, впуская меня в дом:
— Почивают все уже, барышня. Давайте я вас ко сну подготовлю.
Справилась она споро. Сытый и бодрый Гаврюша сидел огромной копилкой у балконной двери.
— Ступай погулять, хороший мальчик, — отпустила я его в ночь и закуталась в одеяло.
Марта оставила мне ночник и, пробормотав сарматскую молитву, отправилась к себе.
А ведь Евангелина во всем права, канцлерову милость мне отработать придется. Вместо того чтоб князя презрением одаривать, надо его вниманием окружить. Что там с ним неладно? Обычный, знакомый Анатоль, не в злобной, а в умилительной своей ипостаси.
Вспомнив, с каким остервенением князь пытался убить мелкого тогда Гавра, я поморщилась. Такой же мерзавец, как и Аркадий. Родственные души. Недаром Натали меня про Кошкина пыталась предупредить. Кстати, о чем именно? Что у них эдакого могло приключиться? И когда?
Раздумывая так и эдак, я уже почти погрузилась в черноту, заменяющую мне сон, когда дверь смежной комнаты скрипнула.
— Дитятко…
Низкий гортанный, почти не похожий на Маняшин, голос и тяжелый звук шагов. Топ, топ…
— Ты спишь, дитятко?
Шелковая сорочка сползла с поджарых плеч, открывая торчащие ключицы, волосы по сторонам бледного лица всклокоченные, неопрятные.
Топ, топ…
— Чего тебе? — Голос мой дрогнул от скрываемого страха.
— Обнять тебя хочу, увериться, что все ладно.
Твердая ладонь, опустившаяся мне на макушку, чуть не заставила меня заорать.
— Холодно мне, дитятко…
Видимо, жалобные нотки в этих словах прогнали мой страх. Кем бы ни была женщина, захватившая Маняшино тело, зла мне причинить она не могла.
— Ну так я тебя согрею. — Обняв няньку за плечи, я отодвинулась, освобождая местечко подле себя. — Или тебе еще снов надобно?
Огонь струится из моих рук без усилий и исчезает, будто первый после засухи дождь в растрескавшейся земле.
— Ты сняла запоры?
— Не сняла. Так спросила, для поддержания беседы.
— Ты можешь, я знаю.
— Откуда?
— Ты сильная.
— Комплиментщица, — укоризненно протянула я. — Всей моей силы Гуннару на один чих хватит. А ты что же, без чужих снов уже маешься?
Нянька засопела, уютно устроившись на моем плече, на лбу ее появились горошинки испарины.
— Сильная ты, Серафима, каждый тебя себе хочет.
Она говорила теперь, будто во хмелю.
— И ты? — спросила я осторожно.
— У меня ты и так есть, — пьяно хихикнула нянька, — горячая, полная…
Отогнав подступающий ужас, я вновь спросила: