Потом было приветствие полков. Такое же замедленное и заторможенное. Генералы неспешно подъезжали к полку, говорили ему что-то, что с такого расстояния я слышал как:
– А? А?
Потом пауза, еле различимые крики капралов:
– А! А! А-а!
И, после ощутимой паузы, многоголосый лай нескольких тысяч болельщиков, тьфу, то есть солдат:
– Ава-ава-ава-авава!
После чего генералы ехали к следующему полку и все повторялось.
– А? А?
– А! А! Ага!
– Ава! Ава, ава ав-Ааа!
А зрители ничего так, смотрят не отрываясь. Хотя этому действу до динамики парадов моего времени очень и очень далеко. Одно радует – мой полк выглядит лучше других. Все линии ровненькие, отвечают слаженно, знамена нарядные, желто-красные. У других все хуже. Потому что и сами они бестолковые, и вообще.
Какой-то малец поскреб пальцем жестянку на моей патронной сумке. Я резко повернул голову.
– Дяденька, а это у вас герб какого полка? – робко спрашивает пацаненок лет четырех-пяти.
Строгим менторским тоном отвечаю:
– Видишь вон в центре значка решетка и воротца? Кексгольмцы мы.
– Да? – глаза ребенка расширились.
– Да, – и улыбаюсь в ответ. – Наш полк – во-он там стоит. Видишь, желтые знамена с красными фламами? Это мы.
Я его узнал. Это был тот самый Сашенька, сын предводителя дворянства Симанского, которого мы встретили в лесу. Маленький мужчина, который, стиснув детские кулачки, своей спиной старался закрыть дородную кормилицу, хотя роста хватало лишь прикрыть ее колени. А он узнал нас. И с детской непосредственностью стал рассказывать всем зрителям про то, как мы спасли его от свеев в ближайшем лесу.
Смотр еще только начинался, а по группам зрителей уже пополз шепоток, в котором словосочетание «Кексгольмский полк» встречалось в разных вариациях. Зрители с удовольствием обсуждали происшествие и всевозможные слухи вокруг него. Благо медленное действо на поле не мешало вести сторонние разговоры. Да уж, связи с общественностью – великое дело. Вон, рекламу полку сделал. Глядишь, и поможет чем-нибудь. Кстати о разговорах. Надо бы мне не столько на поле глазеть, сколько погреть уши на беседах местного бомонда. Я тут все равно навроде мебели стою, и на меня внимания никто не обращает…
Смотр продолжался где-то часов до четырех дня. Приветствия, прочтение какой-то пафосной речи перед полками, затем большой молебен где-то на полчаса. Маневры батальонами и перестроения дивизии в одну и в две линии. М-да… Вот перестроения меня откровенно не порадовали. Если мы так медленно и печально будем выстраиваться в зоне действия артиллерии противника – добром это не кончится. Все делается очень, очень неспешно. В среднем уходит где-то полчаса на маневр. За такое время можно было бы легким бегом метнуться до горизонта и обратно. Хотя, конечно, почти что километровая линия злых мужиков в красных камзолах со сверкающими на солнце штыками внушает, знаете ли. Так что зрители ничего, вроде довольные.