И – пятьдесят рублей. А не двести, как Ефиму. Но я молчу, чего уж теперь. До Пскова еще дойти надо, будет еще время узнать, что да как. Тем более пятьдесят рублей – это, конечно, не восемьсот, но у меня-то даже алтына нет. Так что переживать на эту тему буду потом. Когда высплюсь. Если, конечно, дадут.
* * *
– Такие дела, Ефим. Потому я считаю, что этот швед никакой не кузнец, а весьма даже крученый мужик. Если уж решил в одиночку на мызу напасть.
Ефим пыхнул трубкой и переспросил:
– А точно он? Я, конечно, лесовикам Годарева доверяю, но мало ли? Вон у тебя тоже были необычные ботинки, с росписью на подметке.
Я усмехнулся. Так-то да, сапожник у нас с этим шведом один был. Какой-нибудь прилежный китаец Лао Цзы или усердный пакистанец… какие там у пакистанцев имена бывают?
– Точно, Ефим. Боты шведской работы. Мне из-за моря привозили, и там не каждый в таких ходит. А только совсем уж непростые ребята.
Ну да, вру. Но не рассказывать же крестному про иновременные берцы? При этом позарез надо, чтобы он ко мне прислушался.
Потому что дюжину, которая будет сопровождать Черкасских, поведет он, Ефим. А я буду во главе другой половины капральства. Поеду с Симанским и нашим полковым квартирмейстером, секунд-майором Стродсом. Ефим княжичей сопровождает до самого Новгорода. Нам же чуть попроще, всего лишь до Пскова. И в плане рисков… У нас, конечно, немалая сумма полковой казны с Генрихом Филипповичем едет, но с группой Ефима – те самые, на кого охотился мой конкурент-попаданец. Если я, конечно, ничего не путаю.
– Понял тебя, Жора. Будем держать ухо востро.
Мы обменялись рукопожатиями, после чего этот медведь сграбастал меня в охапку и прошептал на ухо:
– Не оплошай, малец. Считай, первое твое самостоятельное дело. Знал бы ты, как неохота тебя одного отпускать!
Я рассмеялся. Надеюсь, он не заметил, что смех мой натянутый и вымученный.
– Дети растут, крестный. Ты в свои годы всего чуть-чуть как отец, а сын глядь – уже и бриться сам начал. А? – и отпихиваю его кулаком в плечо.
Ефим усмехнулся.
– Все тебе шутки шутить, Жора. Ладно, бывай. В конце концов, если не справишься – туда тебе и дорога.
– До встречи, крестный. И помни, что я тебе говорил. Такие люди в основном по ночам любят свои делишки обстряпывать, – и уворачиваюсь от затрещины. Ну да, не по чину мне Ефима поучать. Эхма, треуголку он мне все-таки сбил. Ловчее надо быть!
– Иди, командуй, малец.
Поднимаю треуголку. Иду, командую. И не оглядываюсь. Примета плохая – оглядываться.
– Команда, стройсь! На плечо!
Солдаты встают в две шеренги по пять человек, вскидывают мушкеты. Лука Исаакович Симанский кивает своему сыну, тот кричит тонким голосом кучеру: