— Я не знаю. Я даже не знаю, зачем он выполнял задания Эмилио, когда тот умер. Полагаю, нормальный ребёнок сбежал бы, но, к сожалению, Син никогда не был ребёнком в привычном понимании этого слова. Эмилио был моим другом, но, когда Син появился на пороге Агентства, он был вполовину младше других агентов, но уже в десятки раз профессиональнее, чем все они вместе взятые. Что Эмилио делал с мальчиком, чтобы тот достиг такого уровня, я могу лишь догадываться.
Бойд кивнул. Не зная, чем ещё себя занять, он бесцельно пялился на планшеты, которые сжимал в руках.
— Я говорил им, что не стоит посылать его на задания, но в то время меня никто не слушал, — сказал Кархарт. — Они не могли упустить не огранённый бриллиант, им казалось, что раз он ещё ребёнок, они могут вылепить из него что угодно. Им было плевать на то, сколько ему лет, на то, что с ним с самого начала было что-то… не так.
— Не так?
— Да. Син всегда был другим. Он знал лишь жестокость и реагировал соответственно. Он был как собака, натасканная на собачьи бои. Он не лаял, а всегда только… кусал.
Кархарт продолжил; стыд и вина, сквозившие в каждом оброненном слове, были столь очевидными, что Бойд инстинктивно скрестил руки на животе, впитывая каждое слово, преисполненное ненависти к самому себе.
— Они знали, что он психически неуравновешен, но всё равно использовали его. Использовали и глумились над ним. Он был ребёнком, но ещё он был искусным убийцей, и они заклеймили его фриком. Они посылали его убивать, и он хорошо справлялся со своей работой, убивал всех, кого прикажут, даже глазом не моргнув, и они заклеймили его зверёнышем. Они обращались с ним, как с животным, которое невозможно приручить, даже если иногда им и удавалось заставить его плясать под их дудку. Шло время, зверёныш вырос и превратился в расчётливого и жестокого зверя. И вот тогда-то Агентство наконец забеспокоилось. Ликвидировать его у них не поднялась рука. Син уникален. Но они не могли им управлять, а потому нашли способ его контролировать, не убивая.
За окном, тянувшемся вдоль одной из стен, завывал ветер. Бойд ухватился за этот звук и держался за него, пока Кархарт продолжал говорить:
— Я обещал себе, что буду его защищать, но я не смог. Я просто не знал как. Таким, как Син, — искорёженным — в этом мире нет места. Таким ранимым и в то же время безумно сложным. Я не знал, как исправить всё то зло, что с ним сотворили, и продолжил обращаться с ним в том же духе, в котором с ним обращалось Агентство. Это была моя идея, надеть на него… ошейник. Я сделал это, чтобы убедить Коннорса дать ему ещё один шанс, потому что не мог видеть, как он мучается в том ящике. С его клаустрофобией он бы окончательно съехал с катушек. Это я настоял на том, чтобы они снова попытались найти ему напарника, но даже я не верил, что это сработает. Я не думал, что ты продержишься так долго, на мгновение мне даже показалось…