– Трое в черном «Мерседесе», – произносит Оксана через пару минут. – Я почти уверена, что они… Да, все вооружены. Выходят из машины. Сейчас идут к дому.
Не успевает она договорить, как раздается настойчивый тройной звонок в дверь. Это три boyevika с автоматами и запасными магазинами. Даша с тяжелым «макаровым» в руке быстро впускает их и отдает серию отрывистых приказов. Двое выходят из квартиры, занимая позиции на лестнице и лестничной площадке, а третий строит в прихожей баррикаду из перевернутых столов и тяжелой мебели. Оксана тем временем гасит всюду свет и задергивает шторы. В перестрелке темнота на руку тем, кто знаком с обстановкой.
– Им нужна я, – говорю я Даше, и у меня в этот момент пропадают на этот счет все сомнения. – Они стреляли в Крис, потому что она была в моем пальто. Давайте я выйду к ним. Прошу, не надо больше рисковать ничьими жизнями.
Даша растерянно хмурится.
– Иди в мою спальню, – говорит она. – И запрись.
– Делай, что она говорит, – вторит ей Оксана, и я подчиняюсь. У меня ощущение, будто я бреду во сне и я больше не командир собственным ногам.
Глаза Крис не закрыты. Кошмарная сквозная рана мне не видна. Единственный видимый след убившего ее выстрела – аккуратное отверстие в синем бархатном пальто над сердцем.
Глядя на нее, окруженную сказочными плакатами и единорогами, я начинаю плакать. Я чувствую себя такой пропащей, такой бесполезной, такой виноватой. Я понимаю, что Оксана, Даша и бойцы знают свое дело, и что я бы им только мешала, но это ощущение бессилия – оно ужасно, особенно при том, что именно я ответственна за смерть Крис. Да и потом – Даша. Я не питаю к ней теплых чувств, но мы с Оксаной не принесли в ее жизнь ничего, кроме хаоса, и навлекли месть «Двенадцати». А сейчас Даша рискует жизнью, чтобы защитить нас.
Я еле слышу, как где-то там внизу что-то раскалывается, – это штурмующие подъезд высаживают дверь. Затем следуют единичные хлопки – поначалу отдаленные, но потом их громкость нарастает, когда boyeviki вступают в бой. Я, по идее, должна бояться, но страха не чувствую. Сидя на кровати с пистолетом наготове, я вообще ничего не чувствую, кроме голой тоски. В другом конце квартиры раздается оглушительный грохот выбитой двери, а следом – беспорядочные крики и стаккато автоматных очередей. Кто-то вопит, и хотя мне слышно, что это не Оксанин голос, я все равно обмираю от ужаса при мысли, что могу ее потерять. Вопль переходит в прерывистый стон.
Я обязана помочь. Или хотя бы попытаться.
Я на ощупь проверяю карман – на месте ли запасные обоймы от «глока», иду к двери и дрожащими пальцами поворачиваю ключ. За ней – коридор, ведущий в темную гостиную, где мы сидели перед ужином с покойным Паханом.