— Каналья!
— Ахфицером Ванюшке быть!
Сейчас Иван думал, что все-таки найдет свидетелей своего призыва в армию Колчака — не добровольно пошел он туда. Тот же Гришка Носков подтвердит. И станет Иван свободным, как сокол. Надо только поскорее добраться до Озерной!
Поезд накатывался. По верхушкам черных елей резво прыгали красноватые зайчики от огней. Тонко, как натянутые струны, гудели рельсы.
Шелестя гравием, Иван выскочил на горб насыпи. Его обдало густым паром. Мимо с пугающей быстротой пробежал один вагон, а за ним тут же другой. Медлить было нельзя — Иван чуть отпрянул, затем встрепенулся, подобрался жилистым телом и одним сильным рывком взлетел на подножку.
В спертой духоте пассажирского вагона он сразу обмяк и стал согреваться. Через узлы и мешки, через копошащихся и спящих на полу людей Иван прошел к нижней боковой полке, на которой при тусклом свете фонаря резались в карты вороватые, одетые по-городскому парни. В их компании был лупоглазый плюгавый мужчина в кавказской шляпе, он звонко пощелкивал языком, снимая банк за банком.
«Везет человеку», — откровенно позавидовал Иван. Он сам был азартным игроком, чаще выигрывал, чем проигрывал, но сейчас у него за душой не было ни копейки, а ставки были миллионными, да и не о картах думал он — нестерпимо хотелось есть, уже который день во рту не было крошки хлеба.
Быстро перетасовав колоду, картежники начали по новой. Наметанный глаз Ивана приметил, что кавказец ловко передернул бубновую даму, а перед этим ему подмигнул жуликоватый парень, сидевший на полке напротив. Игра шла явно не по правилам, но Соловьев, сдвинув от неудовольствия рыжие брови, все-таки не решился вмешаться в нее: не ему теперь затевать скандал.
Поезд спотыкался у семафоров и останавливался на больших и малых станциях, и тогда люди, как по команде, вихрем срывались с мест и, обгоняя друг друга, бежали за кипятком. Но кипятка не было, пассажиры с досады ругались, гремя пустыми чайниками и котелками, принимались жевать всухомятку.
Соловьеву посчастливилось занять краешек нижней полки напротив хилого старика, который то и дело выдавливал в пузатом мешке и отправлял себе в запавший рот маленькие, с пятак, каральки. Они смачно похрустывали на зубах, и от этого частого хруста Ивану было невмоготу. Попросить бы хоть одну каральку! Но этот удавится за черствый сухарь, а дома, поди, потайные ямы с отборной пшеницей.
От нестерпимого голода противно кружилась голова, в глазах навязчиво мелькали зеленые и синие мотыльки. Иван отвернулся к окну, стараясь не думать о еде, но думы эти приходили сами собою и не было с ними уже никакого сладу.