— Ты доедешь сама? — попытался я проявить заботу.
— Догоняйте! — Взревев мотором, красный квадроцикл устремился вниз по склону.
Мы с Зиверсом довольно долго смотрели ей вслед, ожидая, что она перевернется на первом же повороте.
— Эдди, — Зиверс не пытался скрыть своего недовольства, — мне кажется, я рассказывал о правилах нахождения в красной зоне.
— А это красная? — Я попытался изобразить удивление.
— Несомненно, как несомненно и то, что вы это прекрасно знаете.
— Да? А с виду зеленая, вон елочки кругом.
— Это сосны, — поправил меня Зиверс.
— Ну вот, сосны, даже вы это видите. Что плохого в том, чтобы полюбоваться местной природой?
Зиверс хмыкнул:
— Не знаю, какими красотами вы больше любовались, Эдди, но вызывать гнев местного правителя — это неразумно. Садитесь, я отвезу вас на базу. Кстати, я не понял, вы что, подарили дочери конунга квадроцикл?
— Я не понял, ты что, подарил этой красотке наш квадроцикл? — Гартман, раскрасневшись от возмущения, метался по моей маленькой комнате, еле вмещающей одновременно и его огромный живот, и столь же огромное возмущение.
— Не заводитесь, профессор, у нас есть еще один, — пытался я вяло защищаться, — мы можем им пользоваться по очереди.
— Черта с два. — Профессор совершенно не интеллигентным стремительным жестом сунул мне под нос фигу. — Чтобы в один прекрасный день ты его подарил еще какой-нибудь девице с затянутой в кожаные штаны попой.
— Ага, значит, на попу ее вы все же засматривались, — уличил я Гартмана, — и как вам?
— Дать бы тебе по шее, — мечтательно протянул профессор.
— Вы же потомственный интеллигент, Юрий Иосифович, — на всякий случай я отодвинулся от Гартмана, насколько это позволяли размеры кровати, на которую я забрался с ногами, — откуда у вас такие мысли?
— Из детства, Эдик, все мысли у нас из детства. Во взрослом возрасте человек не генерирует новые мысли, все, что он умеет, — это хорошо формулировать то, что знал уже давно.
— Да неужели? Вот мне так не кажется.
— Это потому, Эдик, что ты еще ребенок.
— Мне двадцать шесть.
— Вот именно, — профессор похлопал меня по коленке, и мне показалось, что в ноге что-то хрустнуло, хотя, возможно, это скрипнула кровать, — современный мужчина остается ребенком минимум до тридцати лет, а многие даже дольше. Инфантилизм — это мировой тренд. Зато какой простор для творческой мысли.
— Мне кажется, вы не рады за современных мужчин. Завидуете?
Гартман опустился на кровать рядом со мной. Я физически почувствовал, как задрожали от напряжения железные ножки.
— Наверное, завидую, — он с грустью посмотрел на меня, — мое детство кончилось раньше, вместе с призывом в армию.