Не раз, не два сжигала облигации и я. Садилась возле открытой печи, доставала облигации из мешка и почти всю ночь смотрела на языки пламени. Рядом, в соседней комнате, спали трое голодных детей и старушка-мама.
Сижу, смотрю на огонь и вижу в языках пламени наши горящие города и села, наших идущих сквозь огонь бойцов и самого любимого из них – своего мужа…
Закончу – переворошу пепел кочергой, и все.
Подписи членов комиссии в акте об уничтожении облигаций обычно ставились заранее, сразу после окончания обхода.
Утром я уносила акт председателю комиссии.
И вот что показательно. Уже через много-много лет после войны, когда мы стали жить вполне сносно – вдосталь наелись хлеба, оделись, обулись, – мне вдруг пришла в голову грешная мысль: а ведь любой из нас, членов комиссии, мог сколько угодно облигаций при таком их сжигании утаить, спрятать, короче говоря – украсть, а потом, имея их большое количество, при очередном розыгрыше получить столько денег, сколько бы хватило, чтобы не знать, что такое голод и холод, сытно кормить своих детей и стариков-родителей…
Нет, не крали…
И даже не думали о том, что можно красть…
Была война. Был страшный, сильный, жестокий враг, и мы победили его не только пулями, снарядами, штыками – чистотой своих душ. Может, это сегодня и громко звучит, но только так – и чистотой своих душ…
В январе 1943-го я сильно простудилась и заболела. Мы – я, мои старики-родители и малолетняя дочка – жили в рабочем поселке рядом с областным центром. Я работала на прокладке железнодорожной ветки от главной магистрали к резервной нефтебазе. Работа была очень тяжелой. Наша бригада из пятнадцати женщин копала землю, переносила и укладывала шпалы, разгружала машины.
За свою работу мы получали скудные пайки. В паек обычно входили пара банок рыбных консервов, плитка жмыха, бутылка растительного масла и две-три булки черного, остистого, ноздреватого клейкого хлеба.
Пайки выдавали раз в две недели. При всем при том по сравнению со многими соседями мы жили «зажиточно». От голода в обморок не падали. Прошлогоднюю картошку на чужих огородах не искали.
С ранней весны и до самого ледостава больной, изможденный сорокалетним шахтерским трудом папа целые дни проводил на большом озере, на берегу которого находился наш поселок.
Папа ловил рыбу. Иногда ему удавалось выудить с десяток приличных карасей, и тогда мы чувствовали себя вообще богачами. Мама летом собирала на берегу озера разные съедобные корешки и травки, которые она называла «приварком». Жили мы в большом многоквартирном доме на втором этаже, и огорода у нас не было. Однажды мама попыталась посадить капусту на маленькой грядке-клумбе между хозяйственными постройками. Но стоило появиться первым листикам, их с корешками выдрали голодные ребятишки.