О да. Еще как видел. И чувствовал. Пил дармовую силу, прекрасную и первозданную, как в день, когда родились Драконы. И отдать ее, эту силу — темному шеру? Тому, кто полсотни лет проучился у Темнейшего Паука? Сумасшедшему маньяку? Хотя почему отдать-то, взять самому, снять к шисовым дыссам печать…
Острая, словно раскаленный прут, боль прошила его насквозь, до искр из глаз, до стона через закушенную губу. Нельзя было думать о печати, какой же он дурак, злые боги, какой же!..
Додумать эту ценную мысль Дайм не успел. Его закушенной губы коснулись горячие пальцы, вытягивая его боль.
Без ошеломляющей боли в голове вдруг стало легко и пусто — ровно настолько пусто, что единственный вопрос «почему бы и нет?» словно повис под куполом черепа, написанный горящими буквами… Боги, какой же бред…
— Дайм… — выдохнул Бастерхази, внезапно — мягко, почти нежно.
К шисам. Он просто не будет ни о чем думать. Вообще. Ни ритуалов, ни печатей, ни-чего! Достаточно просто ощущать чужие руки на своих плечах, биение чужого сердца и послушную, ласковую тьму. И почему-то безумно захотелось тоже назвать темного по имени:
— Роне.
Странно, непривычно. Правильно. Словно на самом деле они — братья, а не враги. Словно нет ничего естественнее, чем вот так сидеть, прислонившись головой к плечу темного шера.
В пустой голове порхали какие-то глупые обрывки мыслей, а тело — тело наслаждалось и пело. Каждое касание света к тьме, кожи к коже, осторожное, словно к незнакомому артефакту, к шкатулке с чумой… Темный Бастерхази, Роне, чума и холера… полет и пламя… мягкое и уютное, словно камин осенним вечером, словно…
Бездна. Ему в спину дышит Бездна, а они оба стоят на самом краю и смотрят вниз, в бездонную изначальную тьму. И Дайм знает, что там — нет ничего. Никакой страшной Бездны. Только Свет и Тьма, Брат и Сестра — два лика единого целого, как он сам и…
— Совсем не страшно, Роне, там совсем ничего нет, — поделился он со своим темным братом самым важным открытием…
И провалился в сон.
Наверное, если бы Дайм не уснул, он бы услышал, как Бастерхази сказал:
— Спи, Дайм, мой светлый шер. Спи. У нас… могло бы получиться…
Может быть, Дайм бы даже почувствовал, как Бастерхази укладывает его рядом и накрывает одеялом.
Но наверняка бы решил, что ему примерещилось.