Мальчик не знал, что делать, скучать не хотелось. Вдруг мысль согрела голову, родила желание. Он подошел к няне, забыв про прутик, который держал в одной руке с лопаткой, сказал:
— Можно я по площадке погуляю?
— Вот молодец. Гуляй. Далеко не ходи, чтоб я тебя видела. А это что у тебя? Фу, дрянь. Брось! Брось! Вечно дрянь всякую таскаешь. Давай руки.
Пришлось бросить прутик, положить лопатку на край скамейки и протянуть няне руки. Она сильно, со злостью вытерла их носовым платком, который достала из кармана платья, показала мальчику темные пятна на ткани, сказала:
— Смотри, какая грязь. Больше не делай так. Иди, иди.
Он сразу пошел через площадку, потом побежал. Он бежал мимо маленьких пузатых качелей, мимо больших, на которых самому нельзя было качаться, надо было, чтобы держала няня, мимо барабанов, песочниц, наклонных досок с канатами, бревен на подставках, по которым можно было ходить, держась за нянину руку, и еще одного бревна, подвешенного за концы к низеньким козлам, которое так качалось, что ходить по нему не мог никто. Всюду играли дети, но ему было неинтересно играть с ними. Он увидел блеснувшую на краю площадки лужу, свернул в ее сторону, сразу подбежал и остановился, озираясь.
Здесь были черви. Они ползли в разные стороны. Два средних, а один совсем маленький, бледный и вялый. Он стал искать прутик, не нашел, увидел под скамейкой щепку, одним краем торчавшую из песка. Подлез на корточках, чтобы не испачкаться, потянул за конец. Щепка вылезла наружу. Она была большая, белая с зазубренными краями, вся в песке. Он аккуратно пополоскал ее в луже и стал толкать червей на лопатку. Их было много вдоль края площадки, а лужа была одна. Он носил в нее червей, их там становилось все больше, и мальчик стал представлять, как набьет червями всю лужу, так что там не останется места. Занятие и мысли о нем были такими интересными, что он забыл о няне, о Таврическом, о площадке, остался один на узкой бахроме грязной черной земли с червями, которые вылезали из нее и ползли по красному сухому песку к долгим мучениям и неизбежной смерти. Он не уставал напихивать их на лопатку, относить к луже, снова напихивать, снова относить, ходить приходилось все дальше и дальше. Вдруг один особенно длинный, толстый и красный червяк, весь перемазанный песчаной крошкой, казавшийся мертвым, не шевелившийся, когда он пихал его на лопатку, и вначале лежавший на ней тихо и мягко, изогнулся сильно и быстро, скрутился в плотную спираль, разогнулся, далеко раскинув утонченные концы длинного тела, скрутился в другую сторону. Лопатка качнулась, червяк упал на землю, снова разогнулся. Мальчик стоял, глядя на него со страхом и неприятным чувством, заставившим его сильно сморщить лицо и почувствовать пульсирующую тяжесть в животе и горле. Он не знал, что делать, ему расхотелось нести червяка в лужу, вдруг правая рука размахнулась, ударила лопаткой, и червяк оказался перерубленным пополам почти у самой середины. Мальчик посмотрел на две половинки, одна из которых стянулась, как могла, и стала короткой и толстой, а другая пыталась вяло изгибаться, но выходило очень медленно. Тяжесть и дрожь усилились, он, сам не зная и не понимая, что делает, подпрыгнул, опустился твердыми подошвами сандалий на червя, крутанулся на месте, растирая его по шершавой поверхности земли, бросил щепку и в ужасе отвращения и только что совершенного убийства выбежал на середину площадки.