Сайгонская публика собиралась примерно к двум, примерно к двум там рассчитывала оказаться Женя, и не зря она надеялась на помощь «Сайгона», потому что эскалатор станции метро «Маяковская» вынес на поверхность города молодого человека, который должен был ей эту помощь оказать.
Он вышел из темноты подземелья, поразился давящей силе солнца и движению воздуха и пошёл по Невскому проспекту, плача тихими, тёплыми, светлыми слезами. Он любил людей, любил всех, он чувствовал желания и надежды, которые летели к нему, к его голове со всего света, которые грозили разорвать череп на кровавые куски, он знал, он действительно знал, что может помочь всем этим людям, хотя не мог объяснить, почему. Он закинул голову к небесной тверди, сиявшей чистейшей синевой, взгляд его, презрев пространство и время, достиг этой самой тверди, тонка была и даже не существовала преграда, отделявшая его от того, что за ней, сейчас порвётся. Твердь медленно начала вращаться вокруг оси взгляда, великие события влекут малые последствия, под ногами закружился тротуар, дома — он видел самые верхушки их — тоже потекли по кругу, вытягиваясь к оси. Он не был готов к вмешательству камней и смол, не удержал равновесия, шатнулся, чуть не упал, хорошо столб какой-то помог. Столб помог, на ногах он остался, но взгляд вернулся обратно, больно хлопнул по глазам, загасив слёзы, всё пропало, он услышал недовольную реплику прохожей ведьмы:
— Надо же с утра так нажраться!
И понял, что стоит в классической позе подгулявшего дуралея, охватив руками и мордой фонарный столб и бессмысленно пялясь через проспект.
Напротив была красота. Разрыв между домами недалеко от Маяковской в сторону Литейного заткнули могучим щитом на одной ноге. Рядом с ногой поставили горшки с цветами, на щите нарисовали суперрабочего в каске на фоне многих лиц и красных знамён. Голову ему устроили меньше кулаков, в одном из которых кверху торчал мастерок, а к другому был подвешен призыв в три строки:
ЭКОНОМЬ!
ЭКОНОМЬ!!
ЭКОНОМЬ!!! —
выглядевший довольно истерично и беспомощно.
Он выпрямился, собирая мозги в кучу, достал из кармана носовой платок, протёр глаза, вытер влагу с лица: «С чего я так налопался?» Прошёл ещё немного по Невскому, выпрямляясь и обсыхая, поглядел направо, на подвальчик, называемый «Соломон», где он час назад скушал сто коньяку и сто шампанского в одной посуде, после чего его развезло, зачем-то попёрся в метро, стал рыдать над несчастной судьбой человечества. Совсем с ума сошёл. Он решительно начал приходить в себя, подумал, что сто на сто не доза, надо полагать, легло на старые дрожжи, и захотел кофейку.