Столики были маленькие, круглые и высокие, стульев в «Сайгоне» не полагалось. За ближайшим справа стояли непонятные Жене мужики, одетые по фирме, гладкие, холёные и злые. На чём они крутились, чёрт их разберёт, про одного, корейца с жирным немолодым лицом, говорили, что он поставляет мужикам пэтэушниц по пятнадцать рублей штука. Больше Женя не знала, да и знать не хотела и боялась.
У следующего столика торчала книжная тусовка. Там народ был известный. Дима Длинный, Миша, Карась и Толстый пили кофе и ждали трёх часов, когда откроются книжные магазины. Дима и Толстый взяли в баре по полтинничку, и Женя услышала, как Дима выделывался противным голосом:
— Ты прочти в синем сборнике статью о переводах Нибелунгов. Там про цвета интересно.
— Да я читал, — вздыхал в ответ Толстый. — Ничего. Мне больше о Кассиодоре понравилось.
О чём они говорят, серьёзно это или одни понты, понять было невозможно, да и неинтересно.
— Женя, привет! — улыбнулся ей Миша, привычно встрепенувшийся и сделавший стойку. Он никогда, ни при каких обстоятельствах не пропускал ни одной бабы и, когда она проходила мимо, ухитрился шлёпнуть её по попке. Мишка мог бы дать ей двести рублей в долг, мог бы и не дать, ну да он никуда не денется, Женя шла к столику, за которым были все свои.
Он был ближе к стойке, народу в «Сайгоне» набилось уже порядочно, очередь от средней кофеварки проходила рядом, огибала стол и кончалась, чуть не перегораживая проход. Женя привычно провернулась сквозь толстый строй, она не видела людей, для неё «Сайгон» был более или менее заполнен некоей массой, не нужной, не очень мешавшей, никакой, и на этом фоне она различала глаза и лица друзей, врагов, знакомых и незнакомых того круга, слоя — в общем, той тусовки, к которой принадлежала и она. Это было, как грибы в сумраке густого леса над покровом из бурых влажных листьев. Грибы разные, по большей части поганки, а всё грибы.
За столиком стояла Джолли, высокая и объёмная кудрявая блондинка с маленькими прищуренными глазами и мягким лицом, всегда и равно готовым выразить любое чувство, с явным, однако, предпочтением сексуальных эмоций. Она тихо беседовала, примерно так:
— Ну и чё?
— Поторчали. Конфетку хочешь?
— А они кайфовые?
— Кисленькие. Может, кофе?
— Лидка стоит. Ты чё? Совсем?
Или что-то вроде этого с тощей сорокалетней дамой в больших круглых очках, с беломориной в зубах и ещё шестью окурками в блюдце. На даме было очень открытое спереди и вдвойне сзади длинное лёгкое цветастое платье. Звали её Анжела, смотрела она строго и серьёзно, но безнадёжно, говорила гадости мужчинам, где-то что-то рисовала, но всё без толку.