Они шли в простых чёрных передниках, без украшений, не накрасившись, взлохматив волосы. Металлического оружия не было, только каменные топоры, бога почему-то раздражал металл. Царь шёл налегке, иногда воздевая руки к небу в привычном жесте отчаянной просьбы и мрачного достоинства. Воины запевали гимн морскому царю, но голоса глохли в песке, камнях и колючках, до бога мольбы не доходили. Два воина несли двух белых ягнят, пятеро — кувшины с тягучим и смолистым вином, четверо — тяжёлые носилки, на которых спала, одурманенная алкоголем, юная и красивая девственница.
Девочку из уважения к царю, в надежде на милость бога и память предков, уступил отец — бедный и глупый крестьянин, свободный землевладелец. Рабыня не годилась, владыка вод потребовал в жертву именно свободную девственницу. Теперь она спала в беспамятстве, впервые попробовав вина, с блаженной улыбкой на лице. Молодые воины — красивые, добрые и воспитанные юноши из знатных семей, крепились, смирившись с неизбежностью трагедии, но слёзы стекали по лицам, капали на выпуклые мышцы груди, иногда слышалось сдержанное всхлипывание. Царь не плакал, хотя в близком финале именно ему предстояла роль палача, безропотного прислужника морского чудовища. Ужасная роль предусматривала не только соучастие в убийстве юного и невинного существа, но и скорбные ритуалы, унизительные мольбы к ненавистной гадине, уговоры принять страшную жертву.
Вообще история была жестокая и отвратительная. Рассказ о ней, написанный чётким почерком мемфисского писца, царь недавно получил для дворцовой библиотеки. После длинного вступления в занудном египетском стиле с необходимыми, но скучными заклинаниями, славословиями Фараону, наставлений юным писцам и каких-то анекдотов с замороженным официальным египетским юмором папирус повествовал о трагической истории эфиопского царя Кефея. Он был внуком морского бога и младшим братом, с огромной разницей в возрасте, ныне здравствующего Фараона.
Царя всегда раздражали бесконечные египетские словесные пируэты, однако, он был вынужден читать подробно и внимательно, поскольку неуважение к слову, тем более написанному и обоснованному специалистами лучшей в мире службы безопасности, могло обернуться неожиданными и тяжёлыми неприятностями. Царь завидовал Фараону, огорчался, что его имя некому оградить от немилости гирляндами изысканных заклинаний и многозначительных историй, но всё равно вздохнул с облегчением, когда речь пошла об Эфиопии, и стал читать гораздо внимательней, тем более, что Кефей, как, впрочем, и Фараон, был его двоюродным дядей.