— Врач хороший, я его хоть минуту, но любила. Он мой навсегда! — крикнула царица и упала на траву, потеряв сознание.
Она лежала то ли в забытьи, то ли в глубоком сне от страшной усталости и не видела, как бесновалась разъярённая Богиня. Она не смела тронуть ту, голос которой дошёл до Него, побоялась тронуть даже её спутников, но, воя от ярости, прокляла их всех и превратила часть священной рощи, вернувшейся обратно на место волшебных трав, в оплавленную взрывом воронку.
Богиня унеслась в злом вихре, Его внимание тоже ушло в горние выси, как всегда, отсутствие высшей силы дало грязную свободу нижайшим существам. Глупый, жестокий и весёлый фавн, всегда желавший всех женщин, а носительницу царской диадемы особенно, добился своего и смог наконец-то учинить над ней насилие. Он очень боялся Богини, бешеный гнев которой закрутил время и пространство неохватным узлом, оплавил песок, изменил свойства материи, но похоть была сильнее страха. Царица проснулась от кошмара, в котором смешались козлиная вонь, тяжёлые шерстяные покровы и ядовитая змея, изо всех сил кусавшая её между ног. Она с криком пришла в себя, задергалась, но не тут-то было. Фавн крепко обхватил её сзади руками, ногами, копытами и насиловал, блея от возбуждения. Она закричала громче, поняла, что никто не придёт к ней на помощь, остался ли вообще кто-нибудь после тех жутких мистерий? Она попыталась напрячь волю, произнести заклинание, но слёзы душили, острая боль разрывала живот. Видно, всё же что-то получилось, потому что фавн забеспокоился, закончил свое дело, издав смрадной пастью низкий горловой звук, и ускакал в лес.
Она полежала на животе, потом, разрывая остатки любимого яркого платья, поползла по камням и кочкам, острым кустам и муравьиным дорожкам. Ползла долго, доползла, увидела костры, земледельцев в оргиастическом безумии с чашами в руках, сумела позвать и снова улетела в небытие.
Глава 4.
О том, как был достигнут четвёртый уровень
К игре надо относиться серьёзно. Сложнейшие связи, создающие многомерный и многообразный мир действий мыслящего существа, обладают, помимо бесконечного и даже бесчисленного множества пространственных, эстетических, нравственных, временных и других характеристик, возможностью проявлять свою власть над самими собой, выстраивая иерархические пирамиды самокомбинаций и вознося игру на вершины многих пирамид.
Ценность игры оправдывается её непривязанностью к биологическим и нравственно осмысленным действиям. Цель свободно определяется играющим, избавляя его от нудного на любом уровне контакта с необходимостью. Правила тоже создаются игроком: брать чужие — пошлое самоограничение, вульгарно намекающее на возможность неэстетичных и безнравственных связей между творцом и пользователем. Чем сложнее правила, тем дольше переход от реальности к игре, но тем и достижимее драгоценный приз — полное замещение неигровых связей игровыми, отождествление игрока и игры, сладчайшее забвение множественности индивидов, одиночество и сосредоточенность творца.