— Божественный герой!
Потом немедленно вскочила и стала одеваться. Балих ждал продолжения удовольствия, был разочарован, но тем не менее благодарен девушке. Предложил ей душистое полотенце, чтобы обтереть лоно, жидкость, предохраняющую от зачатия, она все отвергла, тоже, как Балих понял, из-за странных установлений Богини, лишь объяснила перед уходом на общем шумерском:
— Нельзя, чтобы заметили. Надо служить госпоже.
И исчезла. Девчонка была смешная, очень серьёзная и сосредоточенная. Она стала приходить часто, не реже чем через день, всегда на короткое время поздним вечером или ночью, деловито отдавалась Балиху, упорно не желая менять что-либо в занудном порядке совокупления. Один раз ему удалось силой и уговорами перевернуть её на спину, он лёг сверху, но увидел на всегда безразличной и задумчивой мордочке такое явное отвращение, что немедля встал на колени и дал ей возможность мгновенно и легко принять установленную позу.
Разговаривать она тоже не особенно любила, вообще, похоже, считала себя великой ценностью, само присутствие которой рядом с мужчиной должно удовлетворить все его желания и осуществить мечты до крайних пределов. Тем не менее Балих понял, что она угадала в нём величие героя, близкого к трону, действительно полюбила, но только это величие, а не его носителя, уверена, что служит Балиху настолько хорошо, что он безусловно заберет её в Шумер после очищения и вознесёт на ту вершину, которая незаслуженно пустует и ждёт свою госпожу. Царицу она ненавидела, но боялась, и бояться следовало, потому что однажды Балих увидел на нежной коже Фиолетовой явственные следы не жестокого, но сурового наказания. Странными показались ему обычаи критского двора, и странной была его царственная родственница по линии отца.
Жизнь обрела постоянный необременительный ритм. Новые впечатления, новые знаки и знания, добротная пища, отсутствие суеты и неприятностей, странная, но симпатичная девушка почти примирили Балиха с изгнанием. Он не привык к покою, с детства был вовлечён в интеллектуальную и духовную жизнь великого Урука, любил командовать, принимать решения в неожиданно возникавших и опасных ситуациях, стремительно реагировать на гнев и милость высших богов, он был надеждой народа, опорой мудрости, и ему казалось, что другая жизнь ему не подходит, что она будет пуста без постоянной калейдоскопической смены тревожащих угроз этого мира и иных миров. Но нет, ровное шествие дней без внешних событий, без агрессий и приключений успокаивало, он обратился к запасам своей памяти, размышления уходили вглубь, оказалось, что в нём хранится достаточно событий, намёков и возможностей для плодотворной работы мысли, он захотел писать, сказал старухам, по-шумерски, конечно, он не желал открывать своё знание местного языка, на следующий день на столе его ждала кипа прекрасных циновок, он узнал их, они были изготовлены в Уруке ограждённом, на них была печать поставщика двора, которую он часто видел в своем некогда прекрасно устроенном доме, он не знал, что эти циновки экспортировались, но вот, встретил их на окраине Кносса. На столе был глиняный сосуд с прекрасными чернилами, связка тростниковых палочек и маленький медный ножичек для очинки. Он начал описывать свою жизнь и злоключения, увлёкся и чуть ли не с сожалением думал о неизбежном и тяжёлом очищении и возвращении домой к бешеному бурлению центра мира.