Оставалось ждать. Он маялся целый день с утра до вечера, ел, пытался спать, гулять вокруг домов — он боялся уходить далеко, пытался читать, ничего не шло в голову. Прогонял женщин, приходивших к нему с дарами и предложениями любви, ему не хотелось сегодня их объятий. Заметил, что никто из свиты не появился за городской чертой в домах для нечистых, значит, с ними всё было в порядке. Сходил искупался, это освежило его, он устал к середине дня от жары, сияющего солнца, многоголосого скрипа цикад и злобных кошачьих воплей павлинов. Наконец, дело пошло к вечеру, он зашёл в дом царицы, старухи сидели, как чёрные эламитские идолы, не воспрепятствовали ему, он осветил комнату и сел на стул у её ложа.
Раны подсохли, затягивались и были неопасны, внутренних повреждений не было, он видел это ясно в дыхании, пульсе, узоре кровеносных сосудов, он ждал; наконец, ровно через сутки — не зря ей занимался величайший врач мира — она открыла глаза, взглянула на Балиха, улыбавшегося от радости, подумала и сказала по-критски:
— Позови служанку, — и приказала вошедшей старухе: — Укрой, почему не прикрыли наготу от глаз чужого мужчины?
Он не смог сдержать чувства, и обида тёплой горечью наполнила глаза, заставила его пожалеть себя и устрашиться слов царицы. Он решил сказать ей приятное и возвышающее его, то, что хотел кинуть ей с высоты своего достоинства:
— Можешь говорить со мной по-критски, мне известен ваш язык.
— Я знаю.
— Откуда?
О боги, какие вопросы он задаёт!
— Ты же понял, когда я приказала позвать служанку.
Помолчала и сказала:
— Выйди и позови её снова. Я хочу одеться.
Он вышел, недовольный собой и обиженный на неё. Кому бы скрывать наготу?! Царице, которая многократно должна появляться перед народом обнажённой, а минимум раз в год — он не знал деталей критских обычаев и не желал знать — в священном ритуале совокупляться с царём публично, вызывая этим актом плодородие земель и благоволение небес?! Она обошлась с ним, как с чужестранцем низкого рода, и это после всего и, главное, после того вечера в шатре. Он ходил кругами вдоль стен дома, не знал, что делать, хотел уже бросить всё и уйти, но куда? Домой нельзя, здесь тоже не получается, можно, конечно, основать новое поселение где-нибудь, хоть на любом из островков внутреннего моря, он силён, люди придут к нему, боги наверняка оставят его в покое, они редко тревожат тех, кто признал поражение и ушёл на окраину мира, но что это будет за жизнь? Тоскливое главенство в грязной деревне и, главное, без неё — без Шамхат, без Пасифаи, как бы она ни звалась, без той, что в мире людей имеет разные имена, тела и существования, а в мире богов зовётся проклятым именем Инанны.