Балих думал, что знает женщин, знает радость плотской любви — всё это была лишь глупая возня с неуклюжими тяжёлыми девчонками. Никто не умел, как царица, парить над ним, касаясь лишь губами; с ней и только с ней он чувствовал себя львом, терзающим покорную добычу, медведем, тяжело и лениво ворочающимся в любимой берлоге, воином, вонзающим сверкающий меч в горячую плоть смертельного врага, когда судьба наконец-то позволила им встретиться в бою в кровавой войне двух городов или на оранжевой ступени зиккурата, когда толпа на площади замирает от счастья созерцания, и даже красная платформа на миг затихает, чтобы услышать скрип разрываемой кожи, последний крик побеждённого и торжествующий стон победителя, который жаждет крови и дальнейших схваток, но тоже затихает, склоняет голову к оранжевым плитам, стыдясь себя, и готовый к жертвам искупления; он чувствовал себя старой тканью, брошенной в угол ложа, ненужной, обречённой стать малым добавлением к множественности предметов огромной помойной ямы на краю города, наконец, он чувствовал только желание уснуть, обнимая прохладные тонкие плечи, он имел право на сон, ибо теперь был уверен, что царица любит его, что захочет поехать с ним в Урук; ещё он поразился её фантастической обучаемости и интеллекту, позволившим теоретически, без практики, он был уверен в этом, добиться столь совершенной реализации её ненасытной чувственности и обратить на наслаждения всю его силу до той черты, которую добровольно переходить не следует. Он закрыл глаза, уснул на миг и тут же услышал тихие и твёрдые слова:
— Я устала, ты утомил меня, герой. Я отдохну, а ты сходи за змеями. Возьми у служанок сосуд с узким горлом и, как принесёшь, налей туда немного воды. Змей в яме много, принеси чёрных.
Она тут же уснула. Балих чувствовал гордость, сильнейшее желание спать, необходимость выполнить поручение и нежелание слоняться ночью по чужому городу. Однако встал, оделся в плотное длинное платье от шеи до щиколоток, надел сандалии, зевая от усталости, вышел из комнаты, захватив в последний момент переносной светильник, обнаружил у порога сосуд с узким горлом в очень удобной оплётке с ручкой и плотной, но пропускавшей воздух соломенной пробкой, и направился к городской черте.
Он понимал, что так правильно. Царица не могла рисковать. На ней было больше запретов, её чистота была ценнее чистоты Балиха; кроме того, он должен был заботиться о ней, но было обидно, что она не проводила его эти несколько десятков шагов до города, не стала ждать и молить Богиню об успехе его охоты, что она приказала, забыла и уснула. И вообще-то она, скорее всего, не знала, да и откуда она могла знать, что змея не может обидеть своего повелителя — богоравного Асаллухи, так что, засыпая в удобной кровати, посылала своего возлюбленного на верную и ужасную смерть.