Потом усмехнулся-оскалился и произнес, будто выплюнул:
— Хочешь, расскажу тебе историю?
И я не смог ему отказать. Хотя, наверное, нужно было. Но, с другой стороны, часто ли вам что-нибудь рассказывают на улице? Сами, с бухты-барахты. Это редко и необычно настолько, что хочется покрутить у виска, но одновременно так интересно, что отказаться просто невозможно. Поэтому я кивнул. Отозвался коротко:
— Хочу.
И он, хромающий и грязный, повел меня в подворотню, в обитель «сливок», снятых и отправленных в утиль. И я, спешивший на работу, в хорошем дорогом костюме и с огромным кейсом под мышкой, пошел. Легко и беспрекословно, будто привязанный. Меня вел мой собственный интерес, неумолимая жажда познаний и по-детски глупое желание послушать сказку. Что же, он ее рассказал. Он рассказывал долго и монотонно, прерываясь на ненужные уточнения и гортанный, страшный кашель, который мог принадлежать разве что человеку при смерти, умудрившемуся заиметь сразу и туберкулез, и рак, и кучу хроники с тонной дешевого курева в довесок. Он рассказывал о странных существах и изнанке множества миров, о говорящем ветре и духах ночи, а я слушал, развесив уши и боясь пошевелиться. Он рассказывал хорошо. В нем умер великий повествователь. Его хотелось слушать бесконечно, не двигаясь с места — прожить истории, изложенные одна за другой, — и умереть на месте, ничуть не жалея об этом. Я был готов решиться на это — просить, умолять… Но он вдруг замолчал. Покосился на меня своими острыми глазами и смачно сплюнул на мусорную, высохшую землю:
— На сегодня все. Теперь твоя очередь.
Он недобро усмехнулся, оскалив ряд пожелтевших зубов, и сделал знак рукой, очень похожий на тот, каким обычно подзывают собаку. Бессознательный жест. И понял я его тоже бессознательно.
— Я не знаю историй.
И это было чистой правдой. Я окончил экономический университет, просиживая зад сначала там, а после — на новой работе, утратил воспоминания детства и похоронил под кипой ненужных бумаг остатки фантазии. Последняя являлась непригодным рудиментом и отпала сама собой вместе с необходимостью использовать ее по назначению.
Рассказчика это, однако же, не смутило. Скорее наоборот — он выглядел очень довольным. Таким довольным, что даже глаза заблестели — точь-в-точь отражения света в стекляшках. Откашлялся и тут же парировал:
— Рассказывай из жизни. То, что вспомнишь. Здесь не нужен особый талант, я просто хочу послушать. Не все же мне говорить.
Я хотел возразить. Уже открыл рот, чтобы сказать, что в сказочники не нанимался, да и вообще спешу на работу, за любимую макулатуру. Но он меня опередил: