Я планировала пройтись по магазинам, может, сходить на Мичиган-авеню или даже зайти в тот жуткий магазин, куда Лайза затащила меня в последние выходные, чтобы купить дорогущих кукол для дочки.
При мысли о Лайзе внутри у меня все сжалось. Я общалась с ней только по переписке, уверяя, что очень занята по работе. Она привыкла к моему безумному графику поездок. Мы часто не разговаривали по несколько недель. Я могла бы выдать ей ту же байку про поиски матери, но знала, что если она меня услышит, то поймет – что-то не так, а я не готова была напропалую врать лучшей подруге.
Я показала Эмме Уиллис-тауэр, хотя до сих пор называла это здание Сирс-тауэр[2], и Центр Джона Хэнкока. Рассказала ей про Миллениум-парк, новый парк Мэгги Дейли и открытый каток. Чикаго был одним из моих любимых рынков для «КУРСа». Последние несколько лет я часто ездила сюда по работе, и город никогда не надоедал.
– Мы можем поехать в тот парк? Прямо сейчас? Пожалуйста.
При мысли о поиске места для парковки и возможности потерять Эмму в море детей я немного забеспокоилась. В этом городе нужно было всегда быть уверенной, что она держит меня за руку и смотрит по сторонам, прежде чем перейти улицу.
За последний месяц девочка провела в машине, возможно, больше времени, чем за всю жизнь. Я чувствовала себя виноватой. Ей нужно бегать и прыгать, разминать ноги, изучать окрестности и ни о чем не думать, только играть с другими детьми.
– А знаешь что? Давай. Почему бы и нет?
Я знала, как добраться до центра, но понятия не имела, где припарковаться. Мы медленно ползли в вечерней пробке, и я расслабилась среди океана людей без лиц, сама став невидимкой.
Мы нашли место для парковки в пяти кварталах от парка, с непомерной почасовой оплатой. Я вытащила из сумки свитер и помогла Эмме одеться. Я корила себя за то, что не припасла толстовку с капюшоном, но Эмма заверила, что беспокоиться не о чем.
– Почему здесь так холодно летом?
Я взяла ее за руку, и мы пошли к озеру, ветер покусывал щеки и ерошил волосы.
– В Чикаго иногда становится очень холодно ни с того ни с сего.
– И такой ветер, – сказала она, и я наклонилась, чтобы расслышать тонкий голосок посреди шума.
От нее пахло яблоками. В последнее время после еды она любила спрашивать, чем пахнет у нее изо рта.
Я кивнула.
– В Чикаго всегда ветер. Ты знаешь, почему его называют Ветреный город?
– Потому что здесь ветрено?
– Я тоже так думала! Но на самом деле потому, что здесь жили нехорошие, ветреные люди, то есть…
– Как это – ветреные?
– Это просто такое выражение, вроде «дождь льет как из ведра».