Интересно, у кого в голове каша – у меня или у него? За что он собирается меня карать – за самоубийства ученых, что ли? Или за пережитый им позор и прочие невзгоды?
– Ну, если по заслугам – тогда, полагаю, мне нечего опасаться, – не своим голосом скрипнул я в ответ. – Бедняги ушли из жизни самостоятельно и добровольно…
– Неужели? – вкрадчиво прошелестел полковник. – Есть стопроцентные доказательства? Ай-ай-ай, значит, меня ввели в заблуждение! Ну, что ж, коли у тебя нерушимое алиби, коли имеются подтверждающие суицид видеозаписи, признания, документы и тому подобные мелочи – тебе действительно нечего опасаться. Но если… – Его голос окреп, в нем появился металлический оттенок. – Но если я обнаружу хоть один твой волосок на телах покойников, хоть один отпечаток твоего пальца там, где его быть не должно, хоть малейший повод для вашей взаимной неприязни… Ты ведь знаешь, что такое беспощадность, верно? О, ты прекрасно это знаешь, Подружка! Тогда, восемь лет назад, ты был бес-по-ща-ден. – Он будто бы смаковал это слово. – Пришла пора испытать это на себе. Я буду у тебя через восемь часов. Встречай дорогого гостя!
«Как – через восемь?! – захотелось вскричать мне. – Маркес говорил про двенадцать-четырнадцать!»
Глупее не придумаешь. И хотя я прекрасно понимал, что ни при чем, что никаких прямых доказательств против меня на всей станции не сыщется, что обвинить меня в массовых убийствах вообще без какого бы то ни было расследования не выйдет, появление разжалованного в майоры полковника хотелось бы отсрочить, насколько это возможно. Мало ли… С этого одержимого станется выстрелить в меня из чего-нибудь куда более опасного, чем шокер, якобы «при попытке к бегству».
На глаза попалась бутылка со средством для протирки оптики. Идиот! Зачем ты ее трогал, зачем сдвигал в сторону?! Отравленный жаждой мести полковник, радостно хохоча, присовокупит эту улику с гроздью твоих отпечатков к делу – и привет!
На лбу выступила испарина: черт, а ведь на ленточных эспандерах в тренажерной комнатке твоих отпечатков еще больше!
Я стиснул зубы и застонал. Отмыть, оттереть? Нет, так еще хуже: ведь в этом случае ничьих отпечатков не останется, и скажут, что я намеренно уничтожал улики против себя… К тому же я снимал Игоря с растяжки – значит, и на его теле моя ДНК. И Федорова я пнул ногой под ребра! Наверняка на ткани комбинезона остались частички каучука с моей подошвы, а на остывшем теле астрофизика – след от кощунственного посмертного удара. В интерпретации полковника это будет выглядеть так, словно я не просто убил, но еще и поглумился над трупом. Чувак, да ты сам себя под монастырь подвел!