– Полковник?..
– О, твоими стараниями – до сих пор майор! Но мне льстит, что мой голос ты помнишь даже восемь лет спустя.
* * *
Честно говоря, я не помнил. Напрочь выкинул из головы тот эпизод своей жизни. Вернее, эпизод остался, а вот все подробности и обстоятельства я старательно вымарал, «сбросил в архив». Но, видимо, что-то в тембре и интонациях собеседника заставило их заново подгрузиться в оперативную память.
Первый год моей службы в ВКС. Ее звали Аглая, она была всего лишь на четыре года старше меня, и ей посчастливилось стать третьей женой нашего полкана. Первые две супруги исчезли своевременно и тихо: инициатором разводов тогда был сам полковник, а перечить ему не смел никто – ни вверенный контингент, ни доверившиеся женщины. Но Аглаей он в ту пору еще не насытился. Процесс насыщения полковника заключался отнюдь не только в лобзаниях. Молодая женщина пришла ко мне после очередной порции мужниных нравоучений с роскошным фингалом в пол-лица и висящей плетью рукой. В тот момент я не знал, кто она такая. Зато она знала, кто такой я: знакомые порекомендовали.
Я уже упоминал, что искренне надеялся скрыться в армии от определенных проблем, вызванных на гражданке моим статусом «жилетки», и явление еще одной страждущей в первую минуту вызвало жуткую досаду: тебя еще не хватало! Но Аглая была так растеряна и напугана, так нуждалась в защите и поддержке…
Я пропустил ее беду через себя. Ощутил ее бессилие. Утонул в ее страхе. Возненавидел полковника так же сильно, как она. Однако у меня было несколько неоспоримых преимуществ: я был мужчиной, я зависел от полковника куда меньше, чем его молодая жена, и я уже научился стоять за себя – даже против всего мира. И там, где товарки уговаривали Аглаю смириться и сохранить семью, я посоветовал драться – и сохранить себя.
Она подала в суд. Я выступил свидетелем. Полковник лишился места, звания и репутации. Его не посадили, нет, но после шумного бракоразводного процесса сослали в какую-то глушь.
И теперь я с содроганием осознал, в какую именно глушь.
* * *
– Судьба, Провидение, Божий промысел, вышняя справедливость… Теперь я точно знаю, что это не просто слова, – сыто мурлыкал в наушниках голос полковника. – Правда, я бы предпочел другие понятия. Расплата. Возмездие. Кара. Я восемь лет не понимал, как попал в эту клоаку, на эту гребаную орбиту – за что, ради чего?! И только когда Маркес нынче сообщил мне о преступлении, совершенном на станции, я понял: восемь лет ожидания – не такой уж большой срок, если в конце концов появится шанс воздать по заслугам.