– Да я не монстра боюсь! – шепотом вскрикивает мелкая. – Я…
Остаток фразы она произносит маме на ухо, едва различимо, но чувства Степана обострены и натренированы тьмой. Он отшатывается, как от удара, и Ира, привлеченная шумом, сбрасывает с головы одеяло.
– Вот, значит, как… – дрожащим голосом говорит Степан. Он здоровый, сильный мужик, но сейчас ему хочется плакать. – Вот как… Значит, папу мы боимся, да? Значит, папа у нас монстр?
Мелкая кривит губы, готовая удариться в рев, но ему не хочется ее успокаивать. Он так заботился о них. Так старался…
– Ну, хватит, – говорит Ира и бьет ладонью по кнопке ночника. Вскрикнув, Степан отшатывается, прикрывает глаза ладонью. – Хватит, – повторяет Ира севшим голосом. На ее плече темнеет синяк – неуклюжая корова, так и не научилась обходить углы, врезается в косяки каждый раз, когда бродит по ночам…
– Я просто хочу выспаться, – тихо говорит Степан. – Просто хочу, чтобы на ночь выключали свет. Неужели я так много прошу?
– Да ты бы солнце выключил, будь твоя воля! – взрывается Ира. Напуганная ее криком дочка начинает реветь. Это совершенно невыносимо, и он бросается к ней, чтобы подхватить, обнять, – но мелкая вдруг шарахается и забивается в щель между матерью и стеной.
– Уйди, – низким, тягучим голосом говорит Ира. – Уйди, ради бога. Спать, проветриться, к черту лысому, к умнику своему бородатому…
Степан смотрит в круглые, полные ужаса глаза мелкой и понимает: да. Надо идти.
* * *
Выступающие из тумана голые кусты сирени похожи на скрюченные, корявые пальцы, то ли грозящие, то ли готовые схватить. Пальцы монстра из-под кровати. Степан проходит сквозь строй ветвей, опасливо косясь по сторонам. Второпях он напялил кроссовки на босу ногу, и теперь ступни мокрые и холодные настолько, что почти не чувствуются. Не хватало бессонницы, нужно еще простуду подцепить… Зачем он здесь? Дать бородатому по морде за непрошеные советы? Или попросить новых? Узнать, что упустил тогда, почему темнота не помогла, а только сделала хуже? Глупые вопросы, на которые вряд ли есть ответы. Да и ломиться в лабораторию посреди ночи – снова, уже зная, что находится за кирпичными стенами…
Дверь в здание открыта, будто только и ждет его возвращения.
…Поначалу Степану удается убедить себя, что он просто ошибся дверью, и бородатый со своими мониторами окопался в следующем кабинете… нет, в следующем… Но, добравшись до конца коридора и захлопнув последнюю комнату, такую же пустую и темную, как предыдущие, он понимает: никакого бородатого тут нет. Здание пусто и мертво, и его идеально вымытые, хрустально-прозрачные, лишенные штор окна не пропускают ни капли света. Не спасает даже привычка к темноте: здесь царит густая тьма древних пещерных городов, в которых погасили костры, прозрачная тьма глубоководных впадин, та самая тьма, которой Степан так добивался все эти месяцы. Теперь он должен узнать зачем. Подгоняемый остатками надежды, он на ощупь, опасливо придерживаясь за перила, поднимается на второй этаж. Шагая по невидимым ступенькам, он представляет себе то ли ряды кроватей со спящими подопытными, то ли шеренги вампирских гробов, то ли инопланетные капсулы, сквозь стекла которых видны большеглазые зеленые лица, – но и на втором, и на третьем этаже не находит ничего. Его начинает пробирать озноб; сердце колотится слишком быстро, подсказывая, что надо уйти, пока не поздно. Степан оборачивается – и понимает, что темнота стала еще гуще, хотя это казалось невозможным. Тьма отрезала ему путь домой.