Вот сидит бедняга на нарах, день и ночь мается, при свете тусклой тюремной лампочки пишет наркому оборонной промышленности Кагановичу послания, не жалуясь на свою судьбу, но умоляя: «хочу просить у Вас особой милости ознакомиться с моими оборонными работами». А напридумано, надо сказать, много чего было за три десятка лет, да руками еще не сделано, не сотворено. Спешил Георгиев, опасался, что не поспеет державу как следует укрепить: война, виделось, не за горами… Да так и помер на казенной больничной койке, не дождавшись наркомовской милости: чихал Коганович с колокольни Ивана Великого на сии георгиевские эпистолы!
Впрочем, арест очередного русского левши был лишь эпизодиком в богатой биографии Яшка-демократа. По его приказу томились в темнице конструкторы с Кировского завода, умельцы с Орудийного, инженеры с Судостроительного, мастера с Ижорского: разве можно доверять оборонку тем, кто на крест православный молится, царя-мученика тайком поминает, Россию подъяремную жалеет? Какое дело Яшке, что любой из них — неповторимый самоцвет в россыпи отеческих талантов: перебирать — не переберешь, сказывать — не перескажешь. Подобно Кащею, сторожил он эту невскую сокровищницу и трясся: смерть самого неизвестно где и в чем заключалась — кто отыщет?
Нашелся один сталинский молодец — Мирон Мигберт. Заковал подлеца, допросил крепко, а протокол допроса и прочие документы запечатал в секретный пакет и собственноручно надписал: «вскрыть только с санкции начальника УНКВД ЛО Зэковского». Как на дно морское опустил.
Но давно сгинул в каменных дебрях Лубянки кровожадный Заковский-Штубис, давно сорвана облатка с потайных бумаг: прочтем.
— В один из ненастных дней со стороны погоды, — сообщал прокурору Волголага НКВД бригадир Харитонов, — одно из моих звеньев окончило выемку плотов из Волги и попросило у меня 8 оставшихся минут погреться у костра. Я им разрешил. Это было в начале октября 1936 года, люди работали по пояс в воде без сапог и рукавиц. Вдруг появился на ряжах Молочников и с пеной у рта стал кричать на ребят, сушившихся у костра: «Вы что, негодяи, сидите?» И употреблял мат. Увидев разъяренного начальника, люди встали в испуге и начали расходиться, а один заключенный по фамилии Рыжев замедлил со вставанием. Тогда Молочников выхватил огнестрельное оружие в виде браунинга и выстрелил в него два раза, а всю бригаду лишил премиального вознаграждения, хотя. норма в этот день была выполнена на 147 процентов. (5)
Издалеку, как видно, начал раскрутку дела Мигберт — сперва Яшкиного задушевного приятеля притянул: тот одно время после Ленинградского УНКВД зверствовал в Угличском концлагере, а напоследь управлял при Кагановиче трестом в оборонной промышленности. Изобличенный харитоновской жалобой и прочими многочисленными свидетельствами, Арон-солдат, как кликали за глаза Молочникова, быстренько «раскололся». По его словам, шибко вредительствовали они с Яшкой в Питере: вместо того, чтобы беспощадно бороться