А тестя все же пришлось уволить — от греха подальше. Никита Нилович обиделся: так с родней не поступают! Еле-еле уговорил его зять взять метлу: стать дворником в доме № 34.
Этот дом на улице Воинова примечательный: испокон веку тюрьме принадлежал — одни надзиратели здесь и жили. Друг про дружку все знали. Конечно, завидовали, кляузничали: кто кем был да кто кем стал.
В 1933-м, уже после смерти Никиты Ниловича, назначили Поликарпова комендантом Ленинградского ГПУ. Соседи тогда ему все косточки перемыли: судачили, что свою Матрену стал Матильдой величать, а та больно зазналась: ни с кем словом не перемолвится, и чуть не каждый день в обновке — видать, ворует муженек из арестантской кладовой.
В конце концов пришла на коменданта анонимка — кто-то из своих же, из сослуживцев настрочил: «Поликарпов давольно скрытный и хитрый человек. К начальству подхалим, а к подчиненным шкура и бюрокрад. Он скрывает от партии и органов, что женат на дочери жандарма».
А за ней — другой донос, что «отец Поликарпова продолжительное время служил надзирателем», а сам Александр Романович «вырос в стенах бывшего Петербургского дома предварительного заключения». В общем, вскрылась утайка. По тем временам это попахивало крупной неприятностью.
Но верили новому коменданту, который о себе писал: «С детства влачил я самое жалкое существование: в голоде, холоде, вечно в нужде, в жестокой эксплоатации у купца, только Октябрьская революция дала мне возможность встать на ноги, с момента революции я активно дрался за Советскую власть, за Генеральную линию партии, честно и преданно работал в органах ВЧК-ОГПУ-НКВД, никогда не считался с личным благополучием, в результате чего здоровье очень подорвано». Это ведь тоже была правда. Посему и не говорили ничего Поликарпову о доносах, „Пока.
К тому же выполнял Александр Романович задания государственной важности — командовал расстрелами. Получал от начальника УНКВД соответствующее предписание: решением Тройки или суда такой-то приговорен к высшей мере наказания. Арестованного выводили из камеры и расстреливали в подвале. Затем комендант оформлял акт о том, что приговор приведен в исполнение. Акт подшивался к уголовному делу.
Если приговоренный к смерти делал заявление или подавал записки, Поликарпов сообщал о них руководству в специальных сводках. Эти спецсводки должны были храниться в личной папке начальника управления, но, как выяснилось позднее, палачи не любили оставлять следов: в 1938 году после самоубийства Михаила Иосифовича Литвина в папке был обнаружен лишь один такой документ — записка чекиста Дукиса, написанная кровью. Литвин, видимо, не успел ее уничтожить.