В конце концов попался бедный муженек, а следом и ее арестовали — «за пропаганду прогерманских националистических взглядов, клевету на русский народ и советскую действительность(11). Если б знал солдат, с кем гулял! А Донгер козыряла на допросах чем могла. Поэтому и Михаила Матвеева как дружка своего старинного преподнесла.
Допросили чекиста: что знаешь — говори! Ничего-то он, кроме печки, не знал, но понял: охмурила его дура, приворожила, и теперь придется расплачиваться сполна. Но второй раз в тюрьме сидеть? Ну уж дудки. И взмолился Матвеев об отставке, только бы все — по-тихому. Отставку дали, учтя заслуги.
Вышел Михаил из Большого дома НКВД на Литейном, добрел до Невского проспекта, где начинал мальчиком на побегушках. Может, вспомнил отца-мать по дороге. И дом свой деревенский. И всю жизнь свою революционную, начавшуюся у стен Зимнего дворца. И тысячи расстрелянных им на далеких Соловках в Белом море.
Но скорее всего, ничегошеньки не вспомнил Михаил Матвеев. Ни в чем не усомнился он, солдат Революции, беспрекословно исполнявший ее кровавые приказы.
А в 1971 году помер и, кажется, ни разу не перевернулся в гробу.
Слишком явное — призраком, миражом кажется.
В. Андреев. «Расколдованный круг».
В Петербурге на Лиговке дом стоит, номер сорок четыре — неподалеку от Невского проспекта. Дом как дом, Перцов называется. Когда-то здесь, в деревянном флигелечке, революционер-демократ Виссарион Белинский скончался. Перед смертью все великого писателя Гоголя поносил: «Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия… По-вашему, русский народ самый религиозный в мире: ложь!» А Гоголь ему смиренно: «И вы, и я перешли в излишество. Я, по крайней мере, сознаюсь в этом, но сознаетесь ли вы?» Куда там! так и помер, норовя глотку перегрызть всякому, кто усомнится в грядущем царствии свободы — без Бога.
Советский прозаик Андреев Василий Михайлович в Перцовом доме своих героев любил поселять. Один из них, сын переплетчика Андрей Тропин, будучи комиссаром на гражданской войне, чуть рассудка не лишился, в уме прикидывая: как бы круг заколдованный расколдовать, ни Богу, ни Дьяволу не поклониться? У Тропина расколдовка не получалась: ради Виссарионова царствия свободы через невесту перешагнул: «убийца!»
Но то литературный герой — лицо мифическое, вымышленное. Я же хочу рассказать о человеке явном, жившем в Перцове доме полвека тому назад — человеке, можно сказать, какого-то сатанинского происхождения. Через невесту, правда, он не переступал, потому что таковой у него никогда не было. Зато, как звездам, не было числа тем, кого он запытал, изсилил, замучил…