Львов перебил:
— Да я день и ночь об этом думаю! — Взявшись двумя пальцами за футболку, поерзав, Львов отлепил взмокшую одежду от спины. — Спать перестал!
— И как?
— Никак! Говорю же — ничего не видел.
— А давай-ка представим, что убийца Лары этого не знает. Не знает, что после удара по голове у тебя наступила краткосрочная амнезия. — Гущин разжевывал Дмитрию нюансы, дабы подтолкнуть к ответу на главный вопрос. — Постарайся вспомнить, что было следующим утром. Кто-нибудь не показался тебе странным? Может быть, кто-то настороженно на тебя поглядывал, как будто ждал чего-то, был, так сказать, с напружиненными ногами, готовый отпрыгнуть и убежать…
Стас говорил медленно, как будто гипнотизируя Львова и погружая его в транс. Но Дима, после нелегко давшегося признания, все еще пребывал на взводе. Он постоянно ерзал, облизывал губы и утирал испарину со лба.
— Нет, — определился в результате. — Все было как обычно. Суббота. Я проснулся с тяжелой головой, мне было плохо…
— Да, — размеренно продолжил Стас, — тебя ударили по голове, и сказывалось сотрясение… Кто-нибудь интересовался твоим самочувствием?
— Жена. И Анфиса. Я им сказал, что выпил лишнего, голова болит, и весь день пролежал в постели.
— Понятно. Но в воскресенье утром к вам пришли полицейские и сказали, что ниже по реке обнаружили тело Ларисы. Кто-нибудь проявлял чрезмерное любопытство?
До Львова наконец дошло.
— Ты чё, майор? — Свидетель недоуменно выставился на сыщика. — Ты почему меня о наших спрашиваешь?
— Дима, на Ларисе было платье твоей дочери, — напомнил Стас. — Ты вот едва его вспомнил, а кто-то… кто видел это платье на Янине, запомнил и отреагировал. — Майор не стал говорить о том, что убийца впервые отрезал кусок одежды: платье оказалось особо значимым, Водяной производил над ним манипуляцию, он резал ткань, а не живую плоть. — Янина часто носила здесь это платье?
Львов нахмурился, припоминая…
— Да нет, — сказал в итоге. — Пару раз надевала, не больше. Кажется.
— Во-о-от, — протянул Гущин. — Кто-то следит за твоей дочкой, помнит всю ее одежду лучше отца.
Дмитрий потер лоб, как бы сгоняя стянувшие его морщины, болезненно и широко растянул губы уголками вниз. Скривился:
— Черт, если бы я знал…
— Теперь ты знаешь. И не должен удивляться, почему разговор касается Янины. Вот, например, Янина мне сказала, что у нее была здесь первая любовь. Кого она имела в виду?
— Первая любовь? — переспросил свидетель, переквалифицированный из подозреваемых. Реакция Львова на платье совершенно убедила Гущина в непричастности Дмитрия к убийствам. Он ни разу не произвел жестов «запирания», не скрещивал руки перед грудью, а, наоборот, широко их расставлял, как бы раскрываясь. — Ах это… — Дима поморщился. — Да какая это любовь. Так, увлечение.