Я встала… Я волновалась, как на своем первом уроке, раскрыла журнал, который мы достали из архива, журнал десятого «б».
— Нет, не так! — закричали мои ученики. — Вы сначала войдите в класс…
— Да, да, надо по правилам!
Я вышла в коридор и «по правилам» снова вошла. Все дружно встали.
— Садитесь! — сказала я и, прежде чем взять журнал, прошлась между партами. Как они выросли! У одних в волосах седина, на лицах других — глубокие следы от ран. У одних строже стала улыбка, у других усилилось выражение доброты или других черт характера, которые едва проглядывались в детстве.
Я подошла к столу и раскрыла журнал. Свидетелями скольких неповторимых минут были эти пожелтевшие страницы! И теперь, спустя столько лет, вновь заработали, двинулись давным-давно остановившиеся часы.
— Абуладзе Давид!
— Здесь. — Передо мной вытянулся мой самый ленивый ученик. Мы молча улыбнулись друг другу, я жадно оглядывала его красивое лицо, умные глаза.
— Знаешь урок? — спросила я, улыбаясь.
— Знаю, но я сейчас в отпуске.
— Причину ты всегда отыщешь. — Я сделала строгие глаза. — Ты все в Донбассе работаешь?
— Да, там же.
— Ахметели Отари!
— Здесь! — испуганно вскочил с задней парты высокий мужчина.
— Как твои дела? Все так же увлекаешься спортом?
— Нет, теперь уже не приходится.
— Что ты делаешь?
— Я тоже стал преподавателем. В спортивной школе преподаю баскетбол.
— Бибилеишвили Ладо!
— Здесь!
Я собралась перейти к следующей фамилии, когда…
— Ладо, что это такое? — У меня это получилось так строго, что с детства застенчивый Ладо совсем заробел.
— В чем дело?
— На предыдущем уроке… то есть пятого мая тысяча девятьсот тридцать пятого года ты получил двойку по алгебре. Ты что, не собираешься ее исправлять?
— Он исправил! Читает лекции по высшей математике…
— И сам уже двойки ставит, — раздались голоса с разных сторон.
— Геловани Зейнаб!
— Здесь! — встала невысокая женщина с голубыми глазами.
— Ты вышла замуж?
— Да.
— Дети есть?
— Сын. — Она улыбнулась.
— Заридзе Шота! — Это был мой любимый ученик.
— Здесь!
— Шота, ты помнишь, с кем сидел на парте?
— С Датико.
— Вот и пересядь, оставь Зейнаб в покое.
Все засмеялись, но хохот Ладо Бибилеишвили перекрыл общий шум.
— Пусть сидит, он в нее с детства влюблен!
Вдруг отворилась дверь и в класс заглянул мужчина со светлыми усами.
— Можно? — спросил он, лукаво улыбаясь, и я сразу вспомнила своего ученика, который всегда опаздывал. Не дожидаясь ответа, он сделал три-четыре больших шага и крепко обнял меня.
— Почему ты опоздал? — Я указала ему на пустую парту. Он виновато опустил голову и нахмурил брови: