Фойе опустело, закрыли дверь ложи. Димитрий быстро сбежал по той же лестнице и прошел за кулисы. Пройдя коридор, ведущий в оркестр, он остановился у открытой двери и застыл: в зале уже гасли люстры, словно кто-то приспускал фитиль огромной лампы. Суетились в поисках места запоздавшие зрители. Все было как обычно, только дирижер у пульта, напряженно щурясь, глядел на дверь, видимо, волновался.
— Где ты до сих пор! Тебя ждет дирижер! — укоризненно и взволнованно прошептал контрабасист. Димитрий даже покраснел от удовольствия. Он быстро нашел свой стул, прошелся короткими пальцами по клапанам, глубоко вдохнул в легкие воздух — и начал.
Никто, кроме дирижера, не заметил, что в тот вечер гобой слегка фальшивил.
1958
С высокой скалы взлетел черный коршун, промелькнул в ущелье и, затрепетав крыльями, будто прощаясь с землей, стал подниматься все выше и выше. Бледная тень птицы понеслась впереди и заскользила по заснеженному склону горы. Хищник плавно взмывал вверх, а тень его, распластанная по снегу, то спускалась в бездонные пропасти, то взбиралась по крутым скалам. Но вот коршун остановился над ледниковой расселиной, покружился на месте и застыл в воздухе. Тень его послушно остановилась. И вдруг оба вместе — один с неба, другая с земли камнем устремились на что-то пахучее и возбуждающее аппетит, похожее на обломки желтого камня.
Далеко, метров на двадцать выше, на огромном поле Гергетского ледника стоял человек в черных очках к смотрел вниз. Он как зачарованный наблюдал рождение дня; у самых его ног всходило солнце, и небо, будто только что проснувшееся дитя, не могло глядеть на яркий свет. Мир, потягиваясь, пробуждался после ночного сна.
А человек уже успел утомиться, он тяжело дышал и жадно глотал воздух, словно путник, истомленный жаждой. Вдруг он вздрогнул, заметив коршуна, взвившегося над расселиной.
«Съел, наверное, печенье, которое я оставил», — подумал человек.
Коршун пулей помчался к раздражающей черной точке на безукоризненно белом пространстве. Человек быстро вскинул короткое ружье, висевшее на плече стволом вниз, и нажал на курок пальцем, неуклюжим от толстых рукавиц. Коршун испуганно рванулся и исчез в тумане.
Человек снова остался один, наедине с этими первобытными горами, нагими облаками и небом, никогда не видавшим городов.
Человек отвернулся от низины и стал лицом к горам. Здесь также все было белым; в тумане, словно в взболтанном молоке, виднелся Казбек. Перед ним лежал огромный язык ледника, словно высунутый небом из бледных губ.
Человек наклонился за ледорубом, который уже успел запорошить снег. Буквы, вырезанные на ручке, тоже заснежены, и имя получилось белое-белое: «Аслан».