А здесь, в тишине, вдали от мира, где нет людской суеты, где не ждешь ни с кем встречи, где никто не наблюдает за тобой и не стесняет тебя, где ты один, ты — и больше никого… тут делай, что хочешь и как хочешь, поступай, как тебе заблагорассудится. Никто тебе не сделает замечания, никто за тебя не покраснеет, не покраснеешь и ты сам…
Аслан пошел быстрее, он приближался к фирновому полю. По его расчету скоро должна показаться снегоизмерительная вышка, которую в прошлом году вместе с другими сотрудниками метеостанции он принес сюда, укрепил и отметил высоту снега.
В самом деле скоро он увидел ее и размеренным тяжелым шагом пошел по подъему. Он вспомнил, что альпинисты рассчитывают свои силы и не берут подъемов с ходу, но как они это делают — он не знал.
От ветра вышка слегка раскачивалась. Она стояла на голом склоне, воткнутая глубоко в снег. На верхушке, как флажок, прикреплена жестяная табличка, которая свободно болталась на ветру. На табличке выведено: «1957.15.VI» — дата четырехмесячной давности и отметка высоты — «4155 м над уровнем моря». Значит, Аслан поднялся всего на 800 метров от станции. Он наклонился и поглядел, до каких пор поднялся снег, записал цифру в книжку, поставил число и прилег там же на снегу.
Вот и все. За этим он сюда и поднимался, на такую высоту. В эту минуту он казался себе всемогущим. Он лег на спину, свободно раскинув ноги, прикрыл руками глаза и отдался мыслям. Он долго думал о своем прошлом, настоящем и будущем, о друзьях и родных. Ему виделась беспечная, сытая жизнь, теплая постель, знакомые женщины.
Когда ему на подбородок упала первая снежинка, Аслан этого не заметил, увлеченный приятными мечтами. Он только небрежно провел рукой по лицу, словно отгоняя мошку. Следующая снежинка растаяла на щеке, другая забралась за воротник. В одну минуту желтая штормовка Аслана стала белой. Но Аслан и этого не видел, он все лежал, закрыв глаза. Когда он наконец отнял ладони от лица — едва удержал крик.
Весь небосклон, казалось, состоял из снега.
Ветер соединял снежинки в пушистые хлопья.
Жестяной таблички на вышке не было видно.
Единственное, что еще можно было разглядеть, — был сам Аслан, его руки и ноги.
И Аслан вскочил, в испуге, с трудом отыскал ледоруб и, вконец растерянный, бросился искать свои следы. Нашел.
Этот след сейчас был единственной надеждой, единственной нитью, которая могла вывести его к людям. Он ковылял по спуску, но чем дальше, тем бледнее становился след, проложенный утром, отпечатки ботинок теряли свои очертания и превращались в маленькие, едва заметные ямки.