Господи, неужели эти прекрасные руки принадлежат ей, Мелано? Такие гибкие, изящные. А как громко говорит об этих руках диктор. Да и сама Мелано удивляется их ловкости. Господи, неужели это ее руки? Да, конечно, ее, но в кино, наверное, их чуть удлинили и сделали красивыми.
Мелано невольно поглядела на руки. В темноте она различила десять бледных полос на темной юбке, десять пальцев, которые без движения лежали на коленях хозяйки — отдыхали. Сколько чего, оказывается, умели делать эти руки! Чудо-руки! Они умеют и ласкать… Кто знает, может, ласка у них получается лучше всего остального — кто знает…
Застыли на коленях маленькие всемогущие пальцы, а на экране — они увеличенные и оживленные и, словно умноженные в числе, как акробаты прыгали и изгибались в потоках нитей, бесконечных, как солнечные лучи.
Как быстро показали Мелано и издали — даже рассмотреть она себя не успела; даже засомневалась — она ли это на самом деле, а руки ее показывают долго, так же долго, как большие, лучистые глаза Циалы.
И вдруг Мелано показалось, что ее руки, ее быстрые пальцы так же прекрасны и неотразимы, как глаза Циалы, ее губы и волосы.
Мелано подняла руки с колен и поднесла к лицу. А указательный палец — самый ловкий и шустрый — к самым глазам, словно хотела понять, что он собой представляет — творящий чудеса. И внезапно палец заполнил собой весь зал. Вы представляете себе, один крошечный палец спрятал за собой весь мир. Мелано по-детски улыбнулась и отвела палец чуть в сторону — зал снова появился, поднесла палец снова — зал исчез.
…Шел дождь, и проспект, как зеркало, блестел в свете лампионов. Мелано шла пешком домой, стучала каблучками по тротуару и беседовала в душе с оператором.
«Вы не думайте, что я обиделась. Я вас вполне понимаю, хотя не такая уж я уродина… Но я не сержусь. Наоборот, я вам очень благодарна».
«Ну, что вы, — оправдывался оператор, — у вас прекрасная внешность для кино, — но у нас свои законы: у одной мы показываем лицо, у другой — руки, работу…»
Оператор кивнул Мелано и исчез. На его месте возникла соседка. «Да что ты говоришь, — ахала она, — значит, тебя все же показали? А я не заметила…» А потом Мелано увидела себя в цехе. Вокруг нее столпились товарищи, все ее поздравляют. И Васо тут же, в новом костюме, чисто выбрит. Он церемонно подходит к Мелано (лицо у него такое торжественное) и почтительно подносит ее руку к губам…
Мелано рассмеялась неожиданно громко. «Ох, Васо, уморил совсем!» — хохотала она, вовсе не беспокоясь о том, что подумают удивленные прохожие.
Она старалась подавить эту неуемную радость и не могла, она вырывалась из ее существа, словно сказочный дух из бутылки. Но вот лицо ее стало серьезным: в самом деле, что подумают люди! Но улыбка все не покидала ее лица. И Мелано шла, блестя глазами, чуть приоткрыв улыбающиеся губы. Теперь радость вошла в нее и переворачивала все внутри.