— Наи, я виноват, прости и давай помиримся.
— Я не сержусь на тебя.
— Я люблю тебя, Наи… Больше, чем когда-либо…
— Когда-либо… — повторила Наи, и в ее тоне мне послышалась горечь.
Она шла впереди, почти скрытая от меня густым ночным мраком, а я видел ее такой, как сегодня утром на пляже, — всю в сверкающих водяных брызгах.
— Ты что-нибудь сказала? Я не расслышал.
— Я сказала, что давно уже на тебя не сержусь.
Я обнял ее за плечи, якобы для того, чтобы она не оступилась, и только хотел прижаться щекой к ее лицу, как увидел, а скорее не увидел, а почувствовал, как она подняла свой верный щит, и моя щека уткнулась в холодный гладкий коленкор. Господи! Я бы с великим удовольствием закинул эту книгу на край света! Но я только взял ее у Наи и вежливо осведомился:
— Что за книга? — наверно, никогда еще гнев не выливался в такие безобидные слова.
— «Песнь о Роланде», — ответила Наи.
— Зачем ты ее носишь с собой? — не удержался я, — вместо сумочки, что ли? Кладешь туда деньги, платок?
— Зачем мне деньги в полночь?
— Но и читать в такой темноте не очень удобно.
— Я ее давно прочла, а сейчас хочу подарить своему другу на день рождения.
— Тогда отчего же ты не поздравила этого друга?
— В том-то и дело, что его здесь нет.
— Я помню «Песнь о Роланде», на лекции по истории права профессор рассказывал, как судьбу Ганелона решал исход поединка. Ганелон был предателем, победил воин, который обвинял его в измене.
— А если бы он не был предателем, победил бы другой воин?
— Тогда не было бы эпоса.
— Значит, главное в эпосе — измена?
— Нет. Главное в нем — любовь и подвиг.
— А ты помнишь Альду?
— Невесту Роланда?
— Да. Помнишь?
— Не очень хорошо.
— Помнишь, как она умирает?
— Нет.
— Когда ей сообщают о гибели Роланда, она падает замертво, потому…
— Потому что она его очень любила.
— Потому что он был самый смелый и самый благородный.
Я принял это как упрек в свой адрес и обрадовался, потому что того, к кому абсолютно равнодушен, упрекать не станешь.
— Что делать, Наи, я не похож на Роланда. Но если такого, как он, предали, меня тем более легко предать.
Я почувствовал, как Наи насторожилась.
— А что, если мы вернемся домой, а там Тазо?.. — вдруг спросила она.
— Почему ты вспомнила Тазо? — я с трудом сдерживался, чтобы не закричать: «При чем здесь Тазо!»
— Потому что сегодня день его рождения, — просто ответила Наи.
— И эта книга?..
— Да, и я бы преподнесла ему эту книгу.
Все ясно! Значит, весь вечер не книга стояла между мной и Наи, а Тазо! Нет, с меня хватит, я сегодня же еду в Тбилиси. Чутье меня не обмануло. Что ж, хорошо, по крайней мере, теперь я знаю, что ревновал не напрасно.