В те «лифтовые» годы отца я делил свои занятия наукой между университетами Честера и Гренобля, участвуя в проекте, использующем одни и те же детекторы и методики, но разные источники данных. Это был мой второй большой проект, и я надеялся на его основе защитить PhD. В Честере, основанном Двадцатым римским легионом, жизнь была привольна и выверенна, как выщипанные овцами пастбища там повсюду. В поселке при ускорителе жили всего несколько семей, все они работали вместе и посещали одну церковь, диаконом в которой служил потомок Льюиса Кэрролла, а среди персонажей витражей кроме евангельских героев разместились Алиса, кролик и оскалившийся кот. Двадцатикилометровое кольцо ускорителя было пробуравлено под холмами, напоминая о норе, в которую провалилась Алиса, и увенчивалось на своей северной дуге ангаром, набитым до потолка сложно смонтированной системой детекторов. Во всех лабораториях и коридорах висели предупреждения: Absolutely No Alcohol On This Site[18] – и при этом неподалеку от главного входа находился паб под названием Lord Of The Rings[19], где обсуждались события этого научного поселения. Я мотался между Честером и Греноблем, пытаясь свести воедино независимые данные и откорректировать выводы, сделанные на их основе.
Однажды мне доверили доставить из Гренобля партию подопытных мышей: животных использовали дважды, на разных ускорителях. Их облучали, пропуская пучок разогнанных частиц, – так начиналась радиотерапия наследственных заболеваний, пионером которой стал гренобльский орангутанг Бонапарт (животное излечили, и с тех пор, став талисманом научного центра, обезьяна иногда появлялась в буфете, держа за руку начальника вивария по прозвищу Гаврош, сутулого и полуслепого старика, в очках-циклопах и грязно-белом халате, расстегнутом на меховой седой груди). Перед отправкой мышей помещали в контейнер, разделенный на четыре секции. Контейнеры сдавались из рук в руки при погрузке и принимались тоже из рук в руки как хрупкий багаж. В тот день я сошел с трапа и стоял у хвоста самолета, чьи пропеллеры продолжали вращаться, поджидая, когда мне подадут контейнеры, как вдруг увидел их среди чемоданов, кувыркавшихся по ленте транспортера и падавших в багажную тележку. Один контейнер раскололся, и пьяные от наркоза французские мыши расползлись по летному полю. Так что научная деятельность обрела для меня метафору: с тех пор мне казалось, что все мои труды сходны с тем самым моментом, когда я пытался поймать, собрать и запереть стадо мышей. Правда, при этом мне помогало понимание, что я тогда, на летном поле, справился, и ни одна мышь не улизнула.