Во всем мире это соотношение сегодня равняется 0,25 – один пенсионер на каждых четырех активно работающих людей. К 2100 году он достигнет 0,5, а в некоторых странах с развитой экономикой (например, в Японии) он может достигнуть даже единицы, то есть по одному пенсионеру на каждого работника. Этот постоянно растущий коэффициент лежит в основе поведения всего стареющего общества и с ним связаны опасения неизбежного замедления экономического роста и увеличения государственного долга.
Мы считаем, что настала пора отказаться от следования этому соотношению в качестве инструмента экономического прогнозирования. В пользу этого существует три основных аргумента. Во-первых, до сих пор еще предполагается, что все, кому меньше 65, работают, а все, кому больше 65, – нет; в то же время совершенно очевидно, что это не соответствует действительности. Далее, нынешнее представление о том, что старики зависят от молодежи, тоже вводит в заблуждение, поскольку оно не в состоянии признать растущую зависимость числа новых рабочих мест от экономической мощи «серебряного доллара» – расходов пожилых людей. В-третьих, традиционный на сегодня экономический подход игнорирует естественный цикл взаимозависимости поколений в обществе. Действительно, нынешние старики в свое время платили налоги, чтобы финансировать образование и здравоохранение людей, работающих теперь. Этот момент чрезвычайно важен для понимания, поскольку, полагая, что люди старше 65 лет всецело зависят от молодежи и ничего не дают взамен, бездумное применение коэффициента зависимости общества от возраста разжигает конфликт между поколениями, вместо того, чтобы признать наличие значительно более сложного экономического и социального договора между поколениями.
Однако существует куда более фундаментальная проблема – та, что людей старше 65 лет по определению считают стариками. Как мы уже не раз говорили, хронологический подход к старению и возрасту совершенно не принимает во внимание принципиальную независимость биологического старения от формального возраста и поэтому не допускает существования экономики долголетия как таковой. Чтобы понять, откуда вообще возникла концепция экономики долголетия, мы должны вспомнить про явление возрастной инфляции. Поскольку старение замедляется, а общая продолжительность жизни – в том числе и здоровой жизни – увеличивается, то со временем необходимо корректировать хронологический возраст с учетом снижения биологического возраста при одном и том же числе прожитых лет. Если, например, мы сделаем подобную корректировку для США, исходя из того, что старыми мы станем называть группу, имеющую тот же уровень смертности, какое имело 65-летнее поколение в 1950 году, то картина распределения коэффициента зависимости общества от возраста по годам окажется совсем не такой, какую можно было бы ожидать. Наглядно это можно увидеть на рис. 8.1. Если придерживаться традиционного определения старости как возраст 65 лет и старше, то OADR будет постоянно увеличивается, и мы увидим экономику, испытывающую затруднения в связи с уменьшением доли трудоспособного населения, повышением пенсионных затрат, равно как и затрат на здравоохранение. Но если мы учтем инфляцию по возрасту, то коэффициент зависимости, напротив, будет все время снижаться, и тогда перед нами предстанет картина более медленного и здорового старения, сопровождающегося увеличением доли потенциально трудоспособного населения. Естественно, для экономики это будет хорошей новостью, а не плохой, как в первом случае.