До свадьбы пять дней — пришло время миквы. Ведет меня туда Хая. Я подхватила странную летнюю простуду, от которой болит горло, и провела весь день, накачиваясь крепкой медной заваркой чая Lipton с этикетками на фламандском, потому что Баби считает, что, если покупать бельгийский чай, больше шансов получить настоящий.
Хая рассказывает мне, что взять с собой: в микве предоставляется почти все, но халат лучше иметь свой собственный (у них слишком короткие, говорит она), равно как и мыло с шампунем. Она выдает мне пакет из аптеки Walgreens, в котором мочалка из люфы на ручке. «Это чтобы ты могла достать до дальних мест. Иначе это сделают за тебя. Не хочу, чтобы тебе было неловко».
Я вздрагиваю от брезгливости. Я слышала, что некоторые религиозные женщины позволяют служительницам мыть себя, но лично я ни за что не дам какой-то незнакомой старухе хоть пальцем меня тронуть.
Мы едем в микву на гойском такси. Мы не просим Товье подвезти нас, потому что мужчинам не положено знать, когда женщины посещают микву, а идти туда пешком с сумками наперевес тоже нельзя, потому что это будет выглядеть подозрительно. Интересно, знает ли наш водитель-пуэрториканец о значимости места, в которое он нас везет, и часто ли совершает рейсы по этому адресу.
Здание миквы из желтого кирпича имеет странную форму, потому что располагается на треугольном квартале. Мы подходим к нему со стороны переулка, звоним в звонок и смотрим на стрекочущую над нами камеру наблюдения, и вскоре раздается жужжание и тяжелая железная дверь распахивается в ярко подсвеченный вестибюль. Внутри стол, за которым скучает пожилая женщина-администратор. Ее лицо озаряется радостью, когда она видит меня.
— Это же кале! — говорит она, заметив мою непокрытую голову. — Мазл-тов! Такой важный день. Я позову для вас нашу лучшую служительницу, она о вас позаботится.
Ее лицо светится восторгом, и она не сводит с меня глаз, пока говорит. Она пододвигает ко мне большой поднос, на котором полно разномастных кусачек для ногтей и инструментов для маникюра.
— Выбирайте, — говорит она, — какие хотите.
Можно подумать, она предлагает мне выбрать между золотом и серебром, жемчугами и бриллиантами. Она все еще пялится на меня — голодно, не мигая, ее редкие брови взмыли серыми дугами над голубыми глазами.
Мне все равно. Я беру маленькие кусачки и замечаю, что на них есть сколы и царапины. Интересно, сколько женщин ими уже пользовалось. Я кладу их обратно на поднос.
— Ой, у меня же свои есть.
Я слышу, как позади меня открывается дверь, и оборачиваюсь. В дверном проеме стоит смуглая женщина, рукава ее халата в цветочек закатаны до локтя и открывают жилистые руки. На ней