Доктор Патрик хмурится и сосредоточенно морщит лоб, засовывая в меня стальной расширитель и водит им то в одну, то в другую сторону. «Возможно, у вас перегородка, — говорит она. — Похоже, что там рубцы, и из-за рубцов такое иногда бывает. Это вроде дополнительной стенки внутри влагалища. Мы отправим вас на МРТ для подтверждения». Произнося это, она переводит взгляд на меня, но, похоже, не ждет никакой реакции. Видимо, она уже сочла, что особых чувств по этому поводу я не испытываю. Она с деловым видом выходит из комнаты, и, пока я одеваюсь, заходит медсестра с неприветливым лицом и выдает мне назначения. Не знаю почему, но в этом офисе мне невыносимо стыдно за свое существование — так, как никогда не бывало в Вильямсбурге.
Когда мне впервые в жизни делают МРТ, я обнаруживаю, что страдаю клаустрофобией, и так сильно плачу в трубе, что все мое тело ходит ходуном, и получить ясный снимок не удается, и на меня кричат в интерком: «Лежите спокойно!» Результаты МРТ неоднозначные, говорит доктор Патрик. Иногда продольные перегородки не видны на МРТ. Тут ничего не поделаешь, говорит она, сходите к другому специалисту. И выдает нам направление.
Эли больше не подступается ко мне так, как вначале, когда каждая ночь еще таила в себе возможность, что долгая череда наших неудач будет прервана и что каким-то образом он сумеет собрать осколки своей разбитой мужественности, и в нашем браке появится хоть какой-то смысл. Он считает, что в этом нет толку, пока мы ходим от врача к врачу и не знаем точно, в чем проблема. Думаю, он надеется, что есть какая-то серьезная загвоздка, что угодно — лишь бы отвести вину от нас, от себя самого. И хотя я так и не поверила, что проблема во мне, когда мне об этом сказали, подозреваю, что он в это поверил. Он всерьез воспринимает все, что говорит его родня.
Каждый день он все позже возвращается с работы и сразу же убегает на вечерние молитвы. А ведь поначалу он все время прогуливал их, чтобы просто побыть со мной. Я не против и отпускаю его, но, когда он приходит домой, я выговариваю ему за то, что он покидает меня. Я хочу, чтобы меня не трогали, но не хочу чувствовать себя нелюбимой. Так как же быть?
Когда он уходит, я подолгу лежу в ванне. Ванная комната стала для меня огромным утешением после всех испытаний последних месяцев. Здесь большая ванна и дорогая блестящая плитка, и с расставленными в стратегических местах ароматическими свечами эта комната превращается в мой личный оазис умиротворения.
Иногда Эли, вернувшись домой, обнаруживает, что я все еще отмокаю. «Ты превратишься в чернослив», — говорит он. Я смотрю на свои пальцы, но они выглядят не слишком сморщенными. Когда я наконец вылезаю из ванны, то всегда чувствую себя одурманенной и слабой. Видимо, это от горячей воды.