Внезапно я чувствую, как там, где раньше во мне жил страх, поднимается волна злости. Не знаю, на кого или на что я злюсь, но я в бешенстве от несправедливости, которая до сего момента, похоже, была определением всей моей жизни, и с меня хватит бесконечных обвинений во всем на свете.
— Ладно, — твердо говорю я. — Я сопротивляться не буду. Если он и правда хочет развода, он его получит. Мне все равно. — Я вешаю трубку, прежде чем она успевает что-нибудь ответить.
В глубине души мне не все равно, потому что я боюсь остаться одна. Если муж разведется со мной, у меня не будет ни дома, ни друзей. Вероятно, я больше никогда не смогу выйти замуж. Но эти мысли уходят на задний план, потому что его предательство затмило все, и я лежу в оцепенении и не сплю до самого рассвета.
Разве справедливо, думаю я, что раз у меня есть вагина, вместилище, то я должна за все отвечать? Будь у меня пенис, разве кто-нибудь обвинил бы меня в неспособности куда-нибудь его пристроить? И как насчет всех тех ночей, когда я не спала вместе с Эли, пытаясь утешить его, потому что он не в состоянии удержать эрекцию? В этом тоже я виновата?
Я извожу себя всеми этими мыслями, но не знаю, на кого больше злиться: на Хаю, которая вечно указывает мне, что делать, не имея на то права; на Зейде, который настолько слеп, что решил, что я могу быть счастлива в браке с парнем из семейства тупых фанатиков, где буду единственной замужней женщиной, которая не носит шпицель или шляпку; на Эли, который с самого начала повел себя как бесхребетный муж, сболтнув лишнее отцу и не оставив нам шанса разобраться со всем самостоятельно; на свекровь, за то, что она постоянно суется в наши дела и втихаря сплетничает обо мне с дочерьми, за то, что она женила Эли на мне, а теперь все время талдычит ему, что он мог бы выбрать и получше; на свекра, который с особым злорадством наблюдает за нашей неспособностью консумировать брак и в любой доступный момент читает Эли лекции о галахических сексуальных традициях. Список продолжается бесконечно, пока с наступлением утренних сумерек меня не накрывает страхом, что ярость поглотит меня целиком. Я вою в подушку, чтобы не разбудить соседей.
В семь утра Эли приходит домой. Он падает мне в ноги с извинениями, но ни одно из них я не слышу. Я только вижу, как шевелятся его губы, и думаю о его бесхарактерности и слабости. В душе я уже отказалась от него, и я знаю, что, оставшись замужем за этим мужчиной, буду каждый день изображать примерную любящую жену, но никогда больше не смогу считать его за человека. Я молча киваю в ответ на все, что он говорит, и он благодарно обнимает меня, когда я соглашаюсь принять его обратно.