— Как благословляем клубнику? — спрашивает миссис Мейзлиш на идише нараспев, все еще стоя перед моей партой.
— Борэ при ха-адама[67], — поет класс в унисон. Я тихо подпеваю вполголоса, чтобы она меня услышала и поскорее ушла обратно в середину класса, чтобы мне не приходилось смотреть на ее подбородок, заросший темным пушком.
После перемены наступает очередь лекции о приличиях. Миссис Мейзлиш продолжает историю о Рахили, святой жене рабби Акивы, с того места, на котором мы остановились, и весь класс увлеченно ее слушает. Она талантливая рассказчица, миссис Мейзлиш, а ее низкий баритон, которым она играет с ритмом рассказа, не дает слушателю заскучать. Она всегда делает паузы на лучших моментах истории, чтобы заправить пару выбившихся волосков в косу или снять невидимую ворсинку со своей юбки, и напряжение нарастает, и девочки взволнованно ждут продолжения разинув рты.
— Не только поистине праведной женщиной была Рахиль, жена Акивы, но еще и исключительно благонравной, до такой степени, что, — тут миссис Мейзлиш делает эффектную паузу, — однажды приколола юбку булавками к собственным икрам, чтобы та не поднималась на ветру и не открывала ее колени.
Меня передергивает, когда я это слышу. Перед глазами рисуются проткнутые женские икры, и в моем воображении эти проколы происходят снова и снова, и всякий раз в этой картинке все больше крови, разорванных мышц, исполосованной кожи. Неужели Бог хотел от Рахили именно этого? Чтобы она изуродовала себя, лишь бы только никто краем глаза не заметил ее колени?
Миссис Мейзлиш пишет на доске слово ЭРВА[68] большими печатными буквами.
— Словом эрва обозначают любую часть женского тела, которую следует закрывать, начиная с ключиц и заканчивая запястьями и коленями. Мужчинам предписано покинуть помещение, где присутствует обнаженная эрва. Ни молитвы, ни благословения нельзя произносить, пока в поле зрения есть эрва. Понимаете, девочки, — провозглашает миссис Мейзлиш, — как легко попасть в категорию хоте умате эс харабим — стать грешницей, вынуждающей грешить других, худшей из грешниц, всего лишь отказавшись придерживаться высочайших правил приличий? Всякий раз, когда мужчина замечает ту часть вашего тела, которую Тора велит прикрывать, он грешит. Но что еще хуже — это вы вынуждаете его грешить. Это вы понесете наказание за его грех в Судный день.
Когда звенит звонок — сигнал свободы, моя сумка с учебниками уже собрана и наготове, а куртка в руке. Как только учительница нас отпускает, я вылетаю из класса, надеясь успеть спуститься хотя бы до второго этажа, прежде чем на лестнице случится столпотворение. Я уверенно сбегаю по первым двум пролетам, но притормаживаю на повороте ко второму этажу, откуда вытекают группки галдящих учениц, и пытаюсь пробиться сквозь давку на лестнице. Мне приходится медленно ступать со ступеньки на ступеньку, дожидаясь, пока спустятся другие девочки, которые никуда не торопятся. Кажется, что на преодоление последних двух пролетов уходит вечность, и мне почти нечем дышать, пока я наконец не вырываюсь из лестничной толчеи на первый этаж, где зигзагами пробираюсь между кучками первоклашек к выходу. Я прокладываю прямой путь по двору, окруженному высокими кирпичными стенами с колючей проволокой поверху, сбегаю по широким каменным ступеням и бросаю последний взгляд на безголовых горгулий, восседающих на башенках ветшающего здания.