Не могу решить, на какую из казней больше похожа эта напасть — на третью или восьмую, на кровососущих или саранчу. Эти мошки повсюду, как было и в Египте. Девочки слепо бродят по лагерю, зажмурив глаза и плотно сжав губы, чтобы туда не попали мошки. Но они все равно забираются к нам в носы, как гнус в мозг Титу, и я опасаюсь, что они пробурят мой череп, доберутся до мозга и, как личинки, съедят его целиком, и я останусь бессмысленной пустой оболочкой.
Живет ли моя душа у меня в мозгу? Исчезнет ли душа, если мозга больше не будет? Кем я буду, если не смогу думать или говорить? И что там насчет гоев, у которых душ нет? В чем наши различия? Моя учительница говорит, что в евреях есть искра Божья, целем Элоким[121], которая делает нас абсолютно уникальными. Все мы несем в себе частичку света, которая есть Бог. Вот почему Сатана всегда пытается соблазнить нас — он хочет завладеть этим светом.
Интересно, думаю я, не он ли наслал на нас этих мошек, этот жуткий сверхъестественный рой? Или так нас наказывает Бог? Я рассматриваю в зеркале свое бледное лицо — лицо еврейской девушки, избранной, — и гадаю, чем же так сильно провинилась, чтобы заслужить такую серьезную кару.
Отдых в лагере загублен. Нас распускают по домам на неделю раньше срока. Большой автобус тихо съезжает с шоссе в Вильямсбург, и я вижу, что улицы переполнены хасидами, преждевременно вернувшимися из Катскилл. Автобусы выстраиваются вдоль всей Ли-авеню, выплевывая ошалевших пассажиров и потрепанный багаж. Мальчишки разглаживают свои примявшиеся черные пиджаки и обтирают шляпы потными пальцами, прежде чем зашагать в сторону дома. Девочек встречают отцы, которые помогают им загрузить перемотанные скотчем картонные коробки в багажники своих мини-вэнов.
Катскилл избавился от нас, досрочно отослал нас обратно в разбухшие, влажные утробы штата. Здешний воздух насыщен пылью и выхлопами и жарко обдувает нас, словно дыхание свирепого зверя. Я стою на мостике над шоссе, под ногами зажат мой багаж. Я смотрю в мутное серое небо, чтобы убедиться, что это оно же, такое равнодушное и невзрачное, смотрело на меня сверху в лагере. Может, и нет никаких казней — только капризы природы. Может, и нет никаких последствий — просто уродливость. Может, кара — это то, что исходит лишь от людей, а не от Бога.
До начала учебного года остается неделя, и у меня есть время, чтобы заняться своими делами. Улучив момент между поездками с Баби по магазинам за новыми туфлями и колготками к школе, я сажусь на автобус до Боро-Парка, решительно настроенная добыть для себя несколько книг. Я не читала все лето; провезти книги с собой в лагерь было бы слишком рискованно. Как же хорошо снова быть наедине с собой и на воле, не опасаясь, что кто-то подслушает мои мысли.