Отец топает по ступеням и громко стучит к нам в дверь.
— Мама! — зовет он, задыхаясь от восторга. — Ты видела? Видела, что случилось?
Когда Баби открывает дверь, я вижу отца в мятой грязной пижаме, его тело ходит ходуном, пока он переминается с одной босой ноги на другую.
— Я гнался за ними! — торжествующе объявляет он. — Я был там, когда их поймали.
Баби вздыхает:
— Но зачем же ты бегаешь без ботинок, Шия?
Кровь сочится из его пальцев на половик у двери, и отец выглядит рассеянно, лицо светится идиотическим энтузиазмом.
— Иди домой, Шия, — печально говорит Зейде. — Иди домой и ложись спать. — Он закрывает дверь у отца перед носом — аккуратно, едва ли не трепетно, а ладони его остаются на дверной ручке даже после того, как шаги отца затихают в холле.
Я стараюсь избегать отца. В какой-то мере я понимаю, что, дистанцируясь от него, я избегаю позора, связанного с его умственной отсталостью и чудачествами. Мне и так не по себе, когда мы с подружками гуляем в шабат и проходим мимо леди с капкейками на Хупер-стрит, у которой волосы растут из бородавок, или мимо Чокнутого Голли со стеклянным взглядом, который курит вонючие сигареты на углу Кип-стрит и Ли-авеню и странно подергивается. Девочки торопятся перейти дорогу, чтобы избежать встречи с ними, а я задумываюсь, что они бы сделали, если бы увидели моего отца, бредущего по Ли-авеню в их сторону. Возможно, они с ним уже сталкивались, не подозревая, кто он такой.
Больше всего меня злит то, что, похоже, все в этой жизни против меня. Мало мне разведенных родителей и матери-гойки, так еще и отец сумасшедший? Мои перспективы безнадежны, потому что, как бы я ни старалась быть безупречной и вписываться в окружение, мне никогда не избавиться от связи с ним.
Я не понимаю, как могу быть связана узами родства с этим человеком, на которого совсем не похожа, и абсолютно не понимаю, почему никто в нашей семье не пытается ему помочь, отправить его на лечение. Он просто разгуливает по округе и как-то добывает себе пропитание, позоря меня в процессе, и никого это не волнует.
Баби говорит, что проблемный ребенок — это наказание; Зейде говорит, что это испытание Божье. Решать эту проблему — значит избегать страдания, которое Бог счел для тебя заслуженным. А еще, говорит Баби, когда ты начинаешь разбираться, в чем суть этой проблемы, и навешиваешь на нее ярлыки, тут же все вокруг узнают, что эта проблема существует, и скажи-ка мне, говорит Баби, скажи, кто после этого захочет сыграть свадьбу с другими твоими детьми, если у тебя есть сын с подтвержденной врачами проблемой? Уж лучше не знать, говорит она. Лучше просто принять план Божий.