Понятия не имею, что такое «химия» и в глаза не видела ни Лёку, ни Козлова. Однако прерывать течение потока не хочется. Я слушаю дальше, но уже вполуха. Разглядываю свою руку с сигаретой — тонкие пальцы, красные ногти. Ленивым щелчком стряхиваю пепел в стальную пепельницу с логотипом «Интурист».
Мы сидим на втором этаже, в баре. В длинном зеркале отражаются пёстрые бутылки, моё лицо и его затылок, панорама сумрачных огней за окном, вывернутая наизнанку вывеска магазина на той стороне.
— Ик-ра-доп, — шёпотом читаю я.
Янтарный воздух кажется тягучим. Пахнет хорошим табаком и ещё чем-то удивительно вкусным. Официант плывёт к нам, на подносе два высоких стакана. Он почтителен, будто мы настоящие взрослые.
— Шампань-коблер для дамы… Для вас — джин-тоник.
— Спасибо, Дима, — Америка закидывает локоть на спинку кожаного кресла.
Диме больше лет, чем нам вместе. Он учтиво кланяется и уплывает в никуда, зажав блестящий поднос под мышкой. Сквозь стекло разглядываю лёд в стакане, сочную вишню на дне. Мелкие пузырики тянутся цепочкой к поверхности и исчезают. Жёлтые огни стекают по стенам, стены тоже текут, будто плавятся. Кресла и столы покачиваются в такт музыке. Сигаретный дым вьётся затейливыми кольцами. Люди, точно в лодках, они улыбаются, должно быть они счастливы. Вдруг всё вокруг замирает. Мир на мгновенье приходит в идеальное равновесие. Радостный покой наполняет и меня. Я люблю всех и готова простить каждого. Дотянувшись губами до соломинки, я втягиваю ледяную жидкость и делаю большой глоток. Это мой четвёртый шампань-коблер.
Америка тогда казался мне отвратительно красивым и совершенно трезвым. Мы разглядывали посетителей и он по одному виду угадывал из какой страны они приехали.
— Типичный бритиш, — говорил щурясь. — Из богатых, причём.
— Да ну, инженер какой-то. Или учитель черчения. Белая рубашка, часы «Победа».
— Ну ты, конда, Кармен! Это ж «Картье». Там в головку вставлен настоящий топаз.
— Топаз? В головку? — серьёзно спросила я и захохотала.
— Ну тебя… Эти котлы пять кусков зеленью тянут. А вон, у окна, видишь сидят двое? Ага, бородатый и другой, в джинсовом батнике. Эти — бундесы, сто пудов.
— А вон тот, за стойкой сидит в белом пиджаке? Вылитый француз.
— Француз? — Америка хмыкнул, — это Лёха Нос. Утюг.
— В смысле?
— Фирму бомбит. Фарца. А рядом, вон, рыжий мартын, в ботфортах, видишь?
Через один стул от фальшивого француза сидела экзотическая красотка с африканской копной медных кудряшек. Нерусский загар и красный рот, вольная мушкетёрская рубаха в рюшках, тугие кожаные лосины и лиловые сапоги до половины бедра. Казалось, если спуститься вниз, то выйдешь не на улицу Горького, а в Булонский лес.