Мать открыла дверь, подалась вперёд. На лице испуг, глаза сумасшедшие.
— Ты где шляешься? — громким шёпотом спросила. — Тебя человек дожидается — битый час сидит! Следователь!
— Что?
От неё пахло спиртным пополам с валидолом.
— Из прокуратуры! — сдавленно и с каким-то неуместным восторгом прошипела она. — Иди! Иди быстро!
Мёртвые часы в прихожей показывали без пяти двенадцать. Батарейка сдохла ещё в январе. Из комнаты тянуло хорошим табаком. В голове продолжал мельтешить город — бульвары и улицы, фасады домов, вывески, люди без лиц. Первым желанием было смыться, развернуться и дать дёру. Но мать уже закрыла дверь, она теснила меня из прихожей в сторону комнаты, подталкивая в спину.
Он стоял у окна, заложив руки за спину. Разглядывал дом напротив. В окнах верхнего этажа жаром плавился закат, нижние были чёрными, как дыры. Тень от нашего дома лежала на их стене и доходила до предпоследнего этажа.
Я остановилась в дверях.
Ещё до того, как он повернулся, пол под ногами стал наклоняться и уползать вбок. Бессильными пальцами я поймала дверной косяк. Что-то диковинное творилось и со светом — слишком яркий, слепящий, какой-то ядовито лимонный свет заполнил комнату. Давным-давно, когда у нас школьном медпункте брали кровь, я грохнулась в обморок. Классе в пятом было дело. Сестра воткнула иглу мне в вену, коричневая жидкость потекла по тонкой прозрачной трубке. Я завороженно наблюдала, как кровь через трубку течёт в стеклянную пробирку. Течёт и капает. Тёмная и густая, как вишнёвый сироп. Очнулась я на кушетке от того, что кто-то тыкал мне в нос мокрую и жутко вонючую вату. Нашатырный спирт — я понятия не имела, что на свете может существовать такой мерзкий запах.
Он повернулся. Это был Генрих.
На журнальном столике стоял мамашин парадный сервиз — две чашки на блюдцах и сахарница. Чешский фарфор, богемский, наверное. Хотя нет, богемский — это про хрусталь. В плетёной корзинке лежало овсяное печенье и несколько конфет в неинтересных фантиках. Телевизор почему-то был включён: на экране семья слонов, два больших слона и один совсем маленький, возились в огромной луже, заполненной коричневой жижей. Огромные тела были покрыты жирной грязью, блестящей, как свежая краска цвета какао. Животные поливали себя и друг друга из своих шлангов, хлопали огромными ушами, должно быть отгоняя африканских мух. Звук был почти выкручен, но я расслышала мужской голос: «А вот так сметливые великаны спасаются от жары в летний полдень».
— Ну вот, — Генрих потёр ладони. — А то мы с Галиной Юрьевной уже беспокоиться начали.