— Глубокий, спрашиваю! — перебила я.
— Метра три. Четыре, может. Там ил. Торфяники рядом, потому дно…
— Ил? Ил — это хорошо. Очень хорошо.
— Потому и карась. И линь. В том году Кирюха на три кило линя взял, так мы всей…
— Америка, — строго сказала я. — Кончай юродствовать. И слушай внимательно.
Он повернулся ко мне.
— Мы обмотаем труп цепью. На твоей лодке отвезём на середину. И там…
Выставив ладони, я двинула их вперёд.
— Цепь? Какая цепь? — он поморщился. — Кармен, ты что, бредишь? Где мы возьмём цепь среди ночи?
— В моём багажнике. Пятнадцать метров стальной цепи. Цепь отличного качества. Но главное — очень тяжёлая.
— Ну ты… — в голосе был испуг пополам с восхищением. — Я всегда подозревал, что ты страшная женщина. И абсолютно чокнутая.
Эту тему мне не хотелось развивать. Мы выехали на шоссе. Америка поднял стекло, оставив узкую щель. Оттуда здорово дуло, но я ничего ему не сказала. Ехали молча. Америка прикрыл глаза. Наклонив голову, подставил лоб сквозняку. Ладони его лежали на коленях, против воли я поглядывала на левую. Ту, что без пальцев.
После смерти матери я тоже хотела убить себя. Странно, я никогда её не любила, но именно её исчезновение сломало меня окончательно. Когда была боль, мне думалось — вот оно — самое страшное. А потом пришла пустота и она оказалась ещё страшнее. Любая эмоция — отчаяние, ужас, скорбь означает, что ты ещё жив. А вот пустота… Думаю, именно апатия и спасла мою жизнь, мне было просто лень убивать себя. К тому же в психушке лежало немало суицидников, из их рассказов я сделала вывод, что убить себя гораздо сложнее, чем это может показаться на первый взгляд. Чисто технически непросто. Человек на удивление живуч. К тому же в решающий момент рядом обязательно окажется какой-нибудь спасатель. Непременно кому-то захочется вынуть тебя из петли, выключить газ или перевязать вены. Или нырнуть за тобой на глубину. Справа от меня дремал вполне живой пример.
Пример дремал и улыбался во сне.
— Ты ничего не обязана ему объяснять, — сказала Ида. — Ничего!
— Себе самой бы объяснить, — ответила я.
— Ты что? Опять? — возмутилась она. — Мы же всё решили!
Я кивнула, впрочем, не очень уверенно.
— Да… и ещё… — она запнулась.
Замялась, очевидно, прикидывая как сообщить мне что-то важное. Я насторожилась:
— Ну?
— Ты всё сделаешь сама, — сказала Ида твёрдо. — Сама. Без моей помощи. Иначе нет смысла.
И добавила чуть мягче:
— Разумеется, я буду рядышком — ага. Для подстраховки. На всякий пожарный.
Америка завозился, зевнул.
— Что ты там всё бормочешь? — спросил капризно и зевнул снова. — Бормочет и бормочет…