На входе моё обоняние почему-то уловило запах молотого кофе. С резными высоченными потолками, огромными роскошными люстрами, золочёными колоннами, головами ангелов или ещё кого-то там, чьи застывшие лица многократно отражались в чуть потрескавшихся зеркалах… Изобилием, конечно, как в дореволюционные времена, или хотя бы как в постсоветский период, сейчас и не пахло, однако всё равно снабжение было лучше, чем в любом отдельно взятом продуктовом магазине Советского Союза.
Я прошёл через зал, похожий на вокзал в час пик — потная разгорячённая толпа с авоськами и сумками всех видов давилась в кассу и в отделы за продуктами. Ярко накрашенные кассирши в серьгах с красными неопознанными, но явно настоящими камнями (видимо, купили всем магазином по блату в ювелирке за углом) гордо восседали на возвышении в своих дзотах и с брезгливостью взирали на весь этот людской сброд — покупатели явно мешали им работать. Продавцы в белоснежных — надо отдать им должное — халатах и высоких поварских колпаках лениво тянулись через прилавок за чеками и нехотя отпускали продукт.
А может, попробовать предупредить Соколова о грядущем фиаско? Я непроизвольно замедлил шаг, почти остановившись, и народ стал меня обтекать с двух сторон, словно вода торчащий над её поверхностью камень. Мой мозг в эту минуту лихорадочно работал. Попробовать пробиться к Соколову и прямо ему всё рассказать? Мол, я из 2020 года, а тебя, дружок, в 84-м поставят к стенке за крупные хищения в советской торговле… Ну уж нет, никто не должен знать, что в теле 15-летнего парня мужик из будущего. Тем более, даже если я буду выражаться заумными словечками, всё равно Соколов подумает, что его дурачат. Хотя я могу козырнуть некоторыми фактами из его биографии, что заставит директора гастронома отнестись к моим словам более серьёзно…
Нет, признаваться ни в коем случае нельзя, и светиться лишний раз не хочется. Но и намекнуть Соколову, что за ним уже начинается охота, меня прямо-таки подмывало. Немного подумав, вышел из гастронома и отправился искать уединённое местечко, где можно было бы написать записку. Справа от памятника Пушкину обнаружилась пирожковая, я невольно ухмыльнулся, вспомнив, как так же в куйбышевской забегаловке подписывал конверты в КГБ и МВД. Хотя есть не очень хотелось, всё же взял пирожков с куриным бульоном. По ходу дела сидел и сочинял письмо, царапая на листочке печатными буквами текст, который должен помочь директору «Елисеевского» стать «козлом отпущения».
Наконец письмо было готово. Ещё раз пробежал его глазами, свернул листок вчетверо и сунул в карман, после чего парой глотков опустошил стакан, и покинул кафе.