Джоджо вздохнул, а потом промямлил:
– Нет.
После чего мама подмигнула.
– Тогда не будь лицемером или сексистом. Человеческое тело – вещь естественная. То, что она делает, не будет выглядеть сексуально… ведь так, Иван?
Нога Ивана стукнула меня под столом.
– Да, мэм. Это ради искусства.
– Понимаешь? Ради искусства. Давид обнажен. Венера Милосская – почти голая. В молодости у меня был приятель – художник. Я раз или два позировала для него. Голая, Джоджо, в чем мать родила. – Она улыбнулась. – Ты думаешь, что твоя сестра не так хороша, как Иван? Ты думаешь, что она недостойна…
– О господи. Прошу прощения, – поспешил возразить Джоджо, словно наконец вспомнил, с кем он разговаривает. – Мне следовало помолчать.
– Твоя сестра – красивая, сильная женщина, которая делает то, на что не способны миллионы других людей. Ее тело отточено тысячами часов тренировок. Ей нечего стыдиться. У всех нас есть соски. Я кормила тебя грудью, и тогда ты не жаловался.
Примерно на половине этой тирады Джоджо быстро замотал головой, как будто говоря нет, прошу тебя, нет. Поделом ему.
– Простите, я сказал, что я прошу прощения. Давайте сделаем вид, что я ничего не говорил… – сказал он.
– Здесь нечего стыдиться…
– Мама, я попросил прощения.
Иван снова пнул меня ногой, но я была слишком поглощена тем, что старалась не рассмеяться, глядя на изменившееся выражение лица Джоджо.
Мама пропустила реплику моего брата мимо ушей.
– Грудь естественна…
– Я знаю, мама. Я знаю, что она естественна. Я люблю и уважаю женщин. Грудь. Я просто не хочу, чтобы она маячила у меня перед глазами.
– Она воплощение женственности, красоты…
Я была совершенно уверена, что Джоджо начал давиться.
– Мама, пожалуйста…
– Думать, что женщины – слабый пол, потому что у нас есть влагалище и грудь, – признак предубежденного, сексистского мышления…
– Ты не слабая. Ни одна из вас не слабая, клянусь…
– Ты знаешь, что такое…
Иван опять долбанул меня ногой, и мне, чтобы хорошо видеть его, не оставалось ничего другого, кроме как развернуться к нему всем телом, закусив губы, чтобы не рассмеяться. Его леденисто-голубые глаза встретились с моими, и было понятно, что он тоже пытается не расхохотаться. Особенно в тот момент, когда мама стала распространяться о том, как унизительно неравенство.
– Женщины устраивали демонстрации, митинги, на них набрасывались за то, что они хотели видеть своих матерей и сестер людьми, а не собственностью их мужей. – Через пару минут мама, в конце концов, вернулась к началу разговора. – Если твоя сестра хочет показать тело, дарованное ей богом, она может это сделать, и я не собираюсь останавливать ее, и ты не остановишь ее, и никто не остановит ее.