– Может быть, мне иногда хочется дать тебе пинка под зад и сказать тебе, что ты – отстой, когда ты совершаешь ошибку и когда не совершаешь ее, но ты знаешь, что это только потому, что кто-то должен держать тебя в узде. Но я сказал то, что думал. Ты – самая лучшая из всех моих партнерш.
И уголки моих губ чуть-чуть растянулись в слабой, слабой, слабой улыбке.
По крайней мере так было, пока он говорил.
– Но я больше никогда в этом снова не признаюсь, поэтому хорошенько запомни это, Фрикаделька, пригодится на черный день.
И тут же на моем лице застыла слабая детская улыбка.
Иван осторожно тряхнул мою голову, его изогнутые губы приоткрылись, потом открылись совсем.
– И если твой отец снова скажет тебе что-то подобное или начнет говорить какую-нибудь чушь насчет того, что мы – не настоящие спортсмены, то у нас будут проблемы. Я был любезен, потому что он – твой отец.
Я кивнула, потому что это единственное, на что я тогда была способна.
Иван опустил руки, по-прежнему глядя мне в глаза, и я тоже опустила свои, отстранившись от него на пару сантиметров.
– Я всегда прикрою тебя, ты знаешь об этом, – твердо сказал он, и его слова звучали искренне.
Я опять кивнула, потому что это было правдой, а также потому, что он должен был знать, что я тоже прикрою его. Всегда. Даже через год, когда он будет кататься с кем-то другим. Всегда.
Мне не пришлось говорить «давай пойдем в ресторан». Этот мужчина знал язык моего тела лучше, чем кто-либо, поэтому меня не удивило, когда мы оба одновременно повернулись к дверям. Я вытерла глаза, пока он открывал передо мной первую, а потом вторую дверь. Понимала ли я, что выгляжу так, будто плакала без малого полчаса? Да.
И мне было на это наплевать.
Когда официантка покосилась на нас с Иваном, а потом резко остановилась, я не спрятала глаз. Я просто посмотрела на нее. Возможно, у меня смазался макияж, глаза, должно быть, опухли и покраснели, и лицо тоже выглядело не лучшим образом. Но я шла, не останавливаясь.
И когда рука Ивана всего на пару секунд проскользнула в мою и, сжав мою ладонь, тут же выскользнула обратно, как будто ее сначала и не было там, я сглотнула и высоко подняла голову.
Разумеется, издали было видно, что за столом сложилась неловкая ситуация. Единственным человеком, кто шевелил губами, была моя сестра Руби, и, судя по выражению ее лица, она, видимо, сама не понимала, о чем говорит, но все остальные, включая моего отца, казалось, просто уставились прямо в свои тарелки. Меня не удивило то, что я испортила ужин, это не доставило мне удовольствия.