Клянусь богом, это идиот сморщил губы и послал такой незаметный воздушный поцелуй, что ни одна из камер, размещенных в здании, не смогла бы перехватить его. Нет, – сорвалось с его губ.
А потом заиграла музыка.
Ему чертовски повезло, что я могла откатать нашу короткую программу не задумываясь, потому что, если бы мы не делали это вместе полторы тысячи раз и я еще пятьсот раз не повторяла ее одна, я бы все запорола в этот ответственный момент.
И, к счастью для него, он сразу включился в работу, когда заиграла музыка, и за две минуты и сорок секунд только один раз подмигнул мне и один раз улыбнулся.
Но каким-то чудом мне удалось сконцентрироваться на том, что мы должны были делать, а не на взявшихся неизвестно откуда словах… по крайней мере, до той секунды, пока мы не приняли финальные позы и не закончилась музыка.
А потом я вспомнила.
Я вспомнила его Я люблю тебя, и это снова привело меня в бешенство.
Потому. Что. Твою мать?
– Ты должен был сказать мне это прямо перед стартом? – проговорила я сдавленным голосом, тяжело и часто дыша.
Его грудь c шумом поднималась и опускалась, когда он, ловя ртом воздух, произнес:
– Угу.
Угу.
Просто угу.
– Ты…
Прежде чем я успела оборвать его, прежде чем я поняла, что, черт возьми, он делает, когда мы стояли, оба тяжело дыша, когда наши лица разделяли всего несколько сантиметров, когда оба мы ощущали мощный выброс адреналина и прилив силы, и что-то еще, что, как я на 99 процентов была уверена, было любовью, он очень нежно и задумчиво улыбнулся.
Быстро, как молния, наклонившись вперед, он чмокнул меня в нос.
В конце нашей короткой программы Иван Луков поцеловал меня в кончик носа.
И тот факт, что в публике раздались возгласы удивления и «ахи», от которых при других обстоятельствах я расплакалась бы, даже не произвел на меня впечатления.
Он не произвел на меня впечатления, потому что я была слишком сосредоточена на том, что, во-первых, он этого прежде не делал. Не говоря уже о том, чтобы сделать это во время телевизионной трансляции. Не говоря о том, что это случилось через три минуты после того, как он сказал, что любит меня.
– Что с тобой? – проговорил он громким шепотом, прежде чем выйти из нашей финальной позы и поклониться.
Он не дал мне возможности ответить, помешав вспыхнуть той задумчивой, хитрой ухмылке, появившейся на его лице, когда он встал рядом со мной.
– Сволочь, – прошептала я, кланяясь. Я никогда не любила реверансов. Они казались мне очень фальшивыми.
– Неудачница, – сказал он, когда мы склонились вперед.
– Зачем ты это сделал? – спросила я, едва слышно выговаривая фразу, когда мы повернулись в другую сторону и повторили поклон.