Ближе, еще ближе. Как же тяжело дышать, как царапают руки в кровь эти шипы, пусть даже они не видны в реальности! Киоран распахнул рот в беззвучном крике, его глаза закатились, голова безвольно откинулась назад.
Твоя боль – моя боль. Она чувствовала всего его – его эмоции, ощущения, обрывки мыслей и образов. Она читала его – всю его жизнь, стараясь не пропускать это через себя. Рин не знала, сколько это длилось, потеряв ощущение времени. Для нее – вечность, но, как потом сказал наследник, прошло от силы десяток рий.
Все закончилось вдруг, внезапно. На губах ощущался привкус крови, ноги подгибались, но она должна… Нет, пожалуйста, этот приговор слишком суров, он невиновен!
– Не противься. Справедливость не значит жалость, я уже говорил. Если попробуешь все переиграть, сгоришь и его уничтожишь. Это не игрушки, жрица.
Жалящие уколы – первое предупреждение.
Представь, сколько приговоров – не оправдательных приговоров вынес отец… Рин прикрыла глаза, выравнивая дыхание. Слова сорвались с губ сами, почти против воли, но как бы ни было больно, она понимала – это действительно справедливо. И какая-то часть души – часть, готовая к этой судьбе и этому служению – была с этим согласна.
– Киоран… иршас, лишенный имени и рода. Ты всей душой жаждал справедливости. Ты хотел правосудия, что ж, оно будет тебе даровано. – Собственный голос показался чужим – более грубым, низким, глубоким и абсолютно лишенным эмоций.
Она уже видела, как выносил приговоры отец. В этот момент карри Илшиарден напоминал замершую статую, карающую руку, неотвратимое и неколебимое возмездие. Лицо, застывшее маской, будто обесцветившийся голос, глаза, похожие на две черные воронки, и ощущение дикого, ледяного ужаса, хлещущего во все стороны от фигуры Верховного Судьи и Палача. Неужели она сейчас такая же?
– Ты предал свое государство и своего императора. – Зачем она это говорит? И она ли – или проклятый дар? Даже зубы не стиснешь… – Ты лгал, убивал, крал, доносил, выдавал секреты… Но делал ты все это не по своей воле. Проклятие подчинения, сделанное на крови, не оставило тебе ни одного шанса рассказать правду или подать знак о происходящем. Как давно оно на тебе?
Киоран поднял голову. Темно-синие глаза были тусклыми и какими-то абсолютно потухшими и равнодушными.
– Почти пятнадцать лет.
Пятнадцать лет? Сейчас Кио около тридцати, по меркам иршасов юность. Когда навесили заклятие, он был совсем ребенком и мог сойти с ума… Обострившийся эмпатический дар уловил отголосок чужих чувств – изумление, негодование, ярость. Наследнику новость однозначно не понравилась.