– Вы зря не приняли истинную форму, дана, как бы ни пропагандировалось равенство всех рас, иршасы – элита. И пребывать во дворце юной девушке в таком виде я бы не рекомендовал.
– Благодарю за заботу, сиятельнейший шаэ. – И почему захотелось зашипеть в ответ? – Но одежды иршасов у меня с собой нет, а разгуливать в истинной форме голой все же дурной тон. Я лишь хотела узнать, что с Киораном и могу ли я вернуться к занятиям в академии.
Из слов доставивших завтрак слуг стало ясно, что проспала она ни много ни мало почти четыре дня. Слишком много. Все еще слишком слабая.
Тяжелый взгляд буквально вдавил в землю, заставляя покорно склониться.
– К дару Киорану вас не пустят. Ему необходима еще как минимум пара недель, чтобы прийти в себя после заключения и восстановить силы. После этого он будет обязан выполнить свою клятву и пройти посвящение. – По губам змея проскользнула усмешка. – Древний играет в интересные игры, дана Дейирин, но помните, что вы в них пока лишь пешка.
Ни слова о том, что будет с Кио дальше. Состояние друга явно тяжелое, но спорить тут бесполезно. Вопросов миллион, только ясно, что сейчас на них не ответят.
– Вас ждет отец, дана. Он вернулся через день после суда… Илшиарден очень беспокоился.
И все. Небо не рухнуло на землю, но все остальные вопросы вдруг стали так не важны. Сердце забилось быстро-быстро, ладони вспотели. Рин нервно дернула кончик косы, перекинув ее на грудь. Почему для нее так важно мнение отца? Почему с тех пор, как они поругались, на душе так тяжело? У нее не лучший характер на свете, она плохо умеет идти на компромиссы и почти не умеет прощать. Она совсем не девочка-цветочек, какой порой кажется при первом знакомстве. А еще… Очень трудно снова научиться доверять. И верить, что тебя не предадут и не бросят.
– Он никогда не предаст, Дейирин. – Пальцы наследника были прохладными, чешуя оказалась неожиданно не жесткой – гибкой и приятной на ощупь. Когти чуть царапнули щеку при прикосновении, слишком неожиданном, но не неприятном. – Ты даже не представляешь, насколько важна для него. Настолько, что если ты вдруг вздумаешь причинить боль моему другу, уже нарочно, или бросить его, – я безо всякого стеснения промою тебе мозги, и ты станешь идеальной любящей дочерью. И он ни о чем не догадается, уж поверь мне. – Шепот обжег кожу, пальцы прочертили дорожку, скользнув на мгновение по губам.
Почему она все время забывает, что перед ней менталист? Причем высшего уровня, способный считать не только поверхностные мысли, но и познать саму суть и душу другого человека? И почему ей все еще не страшно? И вместо гнева и ярости от такого предложения она чувствует лишь глубокую искреннюю признательность за то, что у ее отца есть такой друг. Слишком тяжел этот дар, слишком многие его ненавидят…