В этот момент лед божественного касания добирается до сердца, сковывая его незримым панцирем. Она хотела закричать – и не могла даже вздохнуть. Пожалуйста, боги, нет! Это что, злая шутка? Ужас сковывал разум, заставляя метаться, когда на лоб легла тяжелая ладонь и ей тихо приказали:
– Спи, детеныш-ш… Потом поговорим.
И мир померк.
После этого сумасшедшего дня она проспала еще ровно пять. Пять дней почти комы, пока тело усваивало переданную богом магию, активируя способности жриц и закрепляя все нити и связи. Тан Ши ее после этого так и не беспокоил, и только во снах иногда слышался шипящий голос, который пел ей странные песни на незнакомом языке, и виделись руки, что гладили по пламенеющим волосам. Зато, проснувшись, она чувствовала себя лучше, чем до ранения. Мир стал как будто более объемным, раздвинулись границы, позволяя слышать и видеть то, что раньше было ей не под силу. А еще теперь она отчетливо ощущала ал-шаэ Нильяра, если тот не пытался от нее закрыться. Наследник уставал, был недоволен ходом расследования и чего-то сильно опасался. К ней он приходил редко, но всегда оставался надолго, иногда молча сидя за большим столом у окна и занимаясь своими делами, когда она не могла встать, а порой садясь рядом и рассказывая – о магии Щита и негласных дворцовых правилах, о древних (для нее) войнах и современном положении. Рассказчиком Нильяр был великолепным, но держал себя так, что только их связь говорила о том, что он способен испытывать хоть какие-то эмоции.
Она не хотела отчаиваться – понимала, что слишком легко наследник может ее прочитать, слишком просто ему теперь догадаться о ее чувствах. Если раньше Рин радовалась мысли, что сможет хоть как-то ему помочь, то теперь ужасалась, понимая, что не выдержит непрерывного пребывания рядом с этим иршасом. Прочь бы уйти, и чем дальше, тем лучше. Никогда раньше не думала, что любовь способна причинить такую боль, любовь безответная и неразделенная. Радовало лишь то, что Эрайш шел на поправку. Конечно, до полного выздоровления фэйри было еще далеко, но можно было твердо сказать, что он не только не умрет, но и не останется калекой. Куда уж большего желать. Старые раны изгнанника не могли излечить никакие целители, да и к потерявшему иллюзию фэйри никого, кроме личного императорского целителя, не пускали, насколько она поняла. Ни к чему кому-то знать о его природе. Ни о реакции наследника на сущность своего бывшего Щита, ни о каких-либо планах императора по этому поводу Рин не было известно ровным счетом ничего.
Отец приходил несколько раз, но ни о чем серьезном они не разговаривали – чувствовалось, что старший Судья был настолько вымотан, что еле стоял на ногах. Докучать ему своими мелкими проблемами казалось почти кощунством. Впрочем, находясь в гостевых покоях наследника, она вообще старалась ни с кем не разговаривать ни о чем серьезном, даже с часто навещавшими ее Лэйрилин и Кио. Друзья выглядели умиротворенными и в последнее посещение держались за руки, старательно пытаясь скрыть резко потеплевшие отношения. Что ж, за них Рин была рада. Кио заслужил иметь рядом ту, которая будет любить его без оглядки на род и произнесенную клевету.