Надо понимать, что возражать бесполезно. От такого тона слетела вся расслабленность, заставив напрячься в этих полуобъятиях. Рин попыталась отстраниться, но не смогла даже пошевелиться – настолько стальными казались сейчас объятия ал-шаэ. Пришло осознание того, что мужчина, будучи иршасом, полностью обнажен, а на ней осталась лишь легкая ночная туника, едва ли что-то скрывающая. Щеки припекало так, что казалось, на них можно воду кипятить.
Золото, присыпанное пеплом… Красивый окрас чешуи, и темнота не помеха его разглядеть. Сейчас он казался почти горячим, от прикосновения к покрытой пластинами чешуи груди разбегались ручейки жара по венам, рождая легкую улыбку. Пальцы невольно коснулись более прохладных чешуек хвоста – чувствительность ладоней иршасов превышала человеческую во много раз. Как приятно… Гладкая и неожиданно гибкая, сейчас чешуя совсем не казалась жесткой. Пальцы коснулись хвоста снова, когда ее руку бережно, но непреклонно отстранили.
Больше всего на свете Нильяр сейчас походил на змею, приготовившуюся к броску за самой желанной добычей. Мужчина подался чуть вперед, почти касаясь ее волос. Черты его лица утратили всякое выражение, резко заострившись. Крылья тонкого носа подрагивали, втягивая воздух, а объятия стали почти удушающими. Наверное, именно поэтому особенно остро резанул спокойный голос, выцветший и начисто лишенный выразительности:
– Так что ты увидела, шианнэ?
Захотелось зашипеть. Громко и желательно нецензурно. Этот мужчина, даже находясь рядом, оставался столь далеким, как звезда в небе. Даже ужас, испытанный от видения, поблек, вытесненный вспышкой иных эмоций.
Вдох. Выдох. Ты сильная, Рин. Ты выдержишь. Ты должна и забудь всякие «хочу – не хочу». Не девочка уже, чтобы в сказки верить. Грело уже то, что в тоне ал-шаэ больше не было снисходительного пренебрежения, которое так часто перепадало всем остальным, за исключением его близких.
Рассказ не отнял много времени, но лишь об одном она отчего-то умолчала. Знала, что он не станет полностью ее читать, и не нашла в себе силы рассказать о таких родных глазах на чужом, изможденном лице.
– Значит, он жаждет мести и воскрешения. Что ж, все, как мы и предполагали. Куда интереснее, что у нашего мертвеца, оказывается, есть дорогое ему существо… – Мужчина задумался, продолжая рассеянно поглаживать ее хвостом, отчего перехватывало дыхание и хотелось коснуться губами мерцающей в полутьме чешуи.
– Ты говорила, что ему уже много веков, и большую часть времени он себя не осознавал?
– Да, так и есть, – вспоминать было тяжело и больно. Ей было жалко до дрожи, до стона это безумное существо. Слишком уж он напоминал…